легкомыслием он держался известных убеждении и так крепко, что ничто не могло поколебать их. Прибавив к этому молодость, красоту, изящную осанку и полное отсутствие как фатовства, так и неловкости, легко представить себе портрет моего друга.
Он явился к нам в Херн-Лодж немедленно после нашего переселения и, как это всегда бывало, после обеда вступил в ожесточенный спор с моею Эмили, очень любившей поддразнивать его. Особенно жарко спорили они о наследственности. Ральф был убежден в возможности посредством постепенного совершенствования поколений довести род человеческий до безукоризненной нравственности.
— Зачем позволять негодяям жениться? — говорил он. — От них непременно произойдет негодяй. Дитя четы воров будет вором, делайте что хотите. Отнимите его от родителей грудным младенцем, воспитайте в строжайшей нравственности, и в конце концов он все-таки что-нибудь да украдет. Если он журналист, то будет красть чужие идеи или украдет у своего ближнего возлюбленную или жену. Если он попадет в парламент, то станет пособлять облагороженному воровству в больших размерах, подавая голос за различные налоги, войны и тому подобное. Он не может изменить свою воровскую натуру. Печально, но справедливо. Но примитесь сочетать нравственных людей с негодяями, и вы увидите, что через несколько поколений негодяи выродятся в полупорядочных членов общества!
— Не совсем-то приятный опыт для нравственных людей! — заметила Эмили.
— Да, но это их гражданский долг. Теперь относительно умственных способностей. Мои отец и мать оба были умные; он изобретал всевозможные машины, не имевшие ни малейшего успеха, а она писала весьма недурные стихи, никогда не появлявшиеся в печати. Каков же результат? Подобно огню и воде, взаимно уничтожающим друг друга, оба они передали мне лишь свои отрицательные достоинства, и я вышел ни то, ни се. Нет, для пользы человечества, необходимо скрещивать крайности, тогда получится сначала средний человек, а в конце концов — совершенство! По этой-то причине я никогда не женюсь, миссис Уэльтер, чтобы вы ни пророчили мне! — весело заключил он.
— Посмотрим, — возразила Эмили, — когда вы влюбитесь, тогда другую песенку запоете и куда ваша теория денется!
Мы прожили в Херн-Лодже уже месяца два, а спокойствие наше ни разу не нарушалось ни привидениями, ни живыми людьми, хотя отдаленность нашей улицы от многолюдного квартала и уединенное положение дома сначала внушали нам некоторое опасение насчет грабителей. Жизнь наша текла мирно и однообразно; утром я отправлялся в контору, где служил, а Эмили хозяйничала и нянчилась с нашим первенцем. Иногда, если позволяли домашние дела и погода была хороша, она выходила ко мне навстречу, и мы вместе возвращались домой. Ральф очень часто гостил у нас, и для него была отведена особая комната. В одно из своих посещений, после обеда, когда жена вышла, а мы сидели с сигарами у камина, Ральф вдруг изумил меня вопросом:
— Знаете ли вы, что за вашим домом следят? — понизив голос, спросил он.
— Следят? Но кто же? — с недоумением спросил я.
— Красавица.
— Это, конечно, очень лестно для кого-нибудь из нас, — отвечал я, — но все-таки я вас не понимаю.
— Я не шучу, Джон, — продолжал Ральф, — я видел ее уже три или четыре раза бродящей около дома. У нее бледное, грустное лицо с огромными темно-синими глазами; она высока, стройна, но в довольно поношенном костюме. В первый раз, признаюсь, я принял ее присутствие здесь на свой счет, но потом убедился, что она не обращает на меня никакого внимания.
— Во всяком случае, я не льщу себя надеждой, что она влюбилась в меня, — сказал я, — и поэтому могу приписать эти встречи только случаю.
— Нет, она ходила тут с целью, — упорно стоял на своем Ральф. Появление жены на этот раз прервало наш разговор.
Несколько дней спустя жене понадобилось съездить в город за покупками, и она отправилась утром, вместе со мною, обещав вернуться к обеду гораздо раньше меня. Действительно, придя домой, я уже застал ее, и она тотчас начала рассказывать как, обремененная множеством свертков с покупками, она их разроняла, влезая в омнибус, и лишь благодаря помощи какой-то необычайно красивой девушки, также ехавшей в этом омнибусе, могла собрать и благополучно довезла домой свой багаж. Разговорившись с любезной незнакомкой, она узнала, что ее зовут мисс Артур, что она живет по соседству с нами и добывает себе средства уроками. Описание жены так подходило к описанию таинственной красавицы Ральфа, что я не сомневался в тожественности этих личностей, но не приписывая этому никакой важности, ничего не сказал жене о его встречах с девушкой. Однако скоро настала и моя очередь испытать некоторое приключение.
Однажды я работал у себя в кабинете поздно ночью. Кругом царила мертвая тишина. Далекий от всякого суеверного страха и весь погруженный в свои вычисления, я вдруг вздрогнул, явственно услыхав какое-то царапанье внизу под моим окном. Я прислушался; звук не прекращался. Осторожно подкравшись к окну, я тихо поднял его и заглянул вниз; но в тот же момент раздался такой дикий, нечеловеческий крик, что я невольно отскочил в средину комнаты. Вслед за криком послышались поспешные шаги убегавших людей. Опомнившись, я схватил мою толстую палку и со свечой отправился в нижний этаж. От быстроты моего бега свеча потухла, но я знал дорогу и ощупью обошел все комнаты; все было пусто и тихо. Спальни Эмили и прислуг выходили на другую сторону дома, и, к счастью, крик не разбудил никого. Почти сомневаясь в действительности слышанного мною крика и шагов, я уже намеревался вернуться в кабинет, когда вспомнил, что не осмотрел еще длинного заднего коридора, в который отворялись комнаты дворецкого и кладовая. В конце коридора было окно с крепкой чугунной решеткой, не имевшее ставня. Я часто думал, что ставень необходим здесь, но все как-то забывал велеть сделать его. Войдя в коридор, я почувствовал дуновение холодного ветра, и в ту же минуту около самого окна вспыхнула спичка. Я затаил дыхание и прижался к стене. Слабый свет спички озарил лицо и отчасти фигуру женщины, державшей в руке какую-то бумажку, которую она, очевидно, внимательно изучала. Неосторожным движением я слегка зашумел; спичка потухла, послышался быстрый шорох платья, потом все стихло. Добравшись в кладовую, я нашел там свечку и спички и, с огнем подойдя к окну коридора, увидал крепкую решетку распиленной и отогнутой наружу, а на полу два вовсе не соответствующие предмета: стамеску и женскую лайковую перчатку.
С трудом разбудил я своего дворецкого, и мы вместе отправились на дальнейшие расследования в нижнем этаже. Но здесь никого не было. Забаррикадировав, насколько возможно, окно коридора и убедившись, что