За дверью простирались длиннющий коридор, просторная кухня на семь столов и две плиты, одиннадцать комнат на три десятка жильцов.

— Медом всем у сестричек намазано, что ли? — ворчала старушка.

— Скорее, дерьмом, — хмыкнул Жук — низкорослый, сухой, с заостренными чертами лица — ну прям хорек — и страшно наглый, донельзя деловой.

Он ловко просочился в коридор мимо старушки и устремился вперед меж ящиков и металлических ушатов. Его подбитые набойками сапоги чеканили по некогда шикарному, а ныне потрескавшемуся и изъеденному всякими наслоениями и непонятными веществами дубовому паркету, выложенному по указанию бывшего хозяина дома купца Максакова.

За ним последовал молчаливый и угрюмый Фикса, самый старший в шайке — ему было под тридцать, отличался он пасмурным нравом, туповатостью, а также часто неуместной резкостью. На старушку он посмотрел привычно — как на жертву ограбления, и та невольно поежилась. Потом махнула досадливо рукой и отправилась на кухню. Там как раз работал электрик — он проверял сеть и колдовал с инструментами и проводкой, заодно давая старушке выговориться и порадоваться обходительности нежданного собеседника.

Тем временем двое гостей по-хозяйски забарабанили в дверь комнаты, где жили три сестры и Жорик Стихоплет. Семейка Светлаковых была, мягко говоря, проблемная. И в их жилище не зарастала народная тропа — то шелупонь разношерстная толчется, то участковый на огонек заглянет с проверкой.

Старшие Светлаковы, доблестные работники торговли, что-то не поделили с законом и отбыли на выселки на севера. Сынок Георгий, он же Жора Стихоплет, тоже решил, что Уголовный кодекс ему не указ и жить ему предначертано сытно, беззаботно и беззаконно. И вообще он считал себя белой костью, поэтом, а где и когда поэты работали? Бывало, воровали, как Франсуа Вийон — его кумир. Но не работали никогда. В свои двадцать пять лет Жора успел два раза отсидеть — правда, недолго. На путь исправления вставать ему совершенно не хотелось, он себе нравился и таким, а старая дорожка продолжала манить. Вот и занимался темными делами, попросту говоря — воровал все, что плохо лежит и где плохо лежит.

Три сестры были оторвы как на подбор — не прочь были спекульнуть и прикупить краденое, за что пользовались почетом и уважением окрестного ворья. Старшая уже успела посидеть годик, младшая заработала исправработы. Третья только приобщалась к семейному делу. Самое интересное, что в этой семье царила полная гармония. Жизнью тут все были довольны и иной себе не представляли.

Агриппина, старшая из сестер, девушка в теле, с приятным веснушчатым лицом, в самом соку и расцвете сил, когда в дверь постучали, открыла тут же. Ждала гостей с товаром — дорогим шмотьем и разными финтифлюшками, взятыми из квартиры известного киноактера в артистическом доме на Большой Полянке. И тут же ее втолкнули в комнату. Прижали к стене.

Она изумленно воззрилась на пришедших. Вторая находившаяся в помещении сестра вскрикнула:

— Ой!

— Где твой братец? Где эта купоросная гнида? — прошипел Жук, приблизившись к Агриппине, которую прижимал всей своей тушей к стене Фикса.

— Отпусти! — воскликнула она.

— Где Жора, мать твою?!

— Проснулись, орелики! — с вызовом кинула Агриппина. — Да его давно здесь нет! Уже полгода не видела! Отпусти, говорю!

— Врешь, овца колхозная! — Жук достал складной нож, раскрыл его и приблизил лезвие к лицу Агриппины. — Ща попишу. Писаная красавица будешь!

Та изловчилась, оттолкнула от себя Фиксу, не ожидавшего такого напора, проскользнула в центр комнаты и заорала:

— Попишешь? Писака хренов! Тебя самого попишут, шваль подзаборная!

Жук, сначала опешивший, занес руку, будто действительно собираясь порезать взбесившуюся женщину.

— Ну давай! Махни железякой! — Она дерзко рассмеялась. — Бурый тебя и насадит на нее! Мы с ним сейчас гуляем. Проверишь?

Жук скривился. Бурый — это серьезно. Мало того что он присматривал на районе за «бродягами» и пополнял общак, чтобы греть зону. Так еще и слыл совершенно бешеным дикарем, которому дорогу может перейти только самоубийца. Да, с ним связываться — себе дороже. Но ведь и спускать Жорику то, что он натворил, нельзя.

Фикса о таких дипломатических тонкостях не задумывался и замахнулся было, чтобы от всей души влепить хозяйке комнаты кулаком в лоб.

Тут сидевшая на кровати худосочная вторая сестра вдруг стремительно вскочила, подбежала к окну, одним движением распахнула его и совершенно спокойно уведомила:

— А вот сейчас как заору! Весь район сбежится!

Жук витиевато выматерился. Как-то по-дурацки проходит этот визит. Вообще все по-дурацки. И ведь заорет, а тогда что угодно может быть. Что, если и правда пописать этих марух? Очень уж хотелось. Но он наступил на горло своему желанию и тоном ниже произнес:

— Где брат? Куда делся? Не бойся, нам только переговорить с ним.

— А тебе он зачем? — уже спокойнее произнесла Агриппина.

— Должок за ним.

— Вот с него и спрашивай. А мы его знать не знаем…

Между тем на кухне за столом молодой, подтянутый и улыбчивый электрик заполнял какую-то квитанцию и беседовал со старушкой. Они слышали, как в комнате трех сестер творится беспорядок и происходит безобразие.

— Чего там? — спросил электрик. — Может, милицию вызвать?

— Да там вечно шум, гам и ярмарочная карусель, — только и отмахнулась старушка. — Бедовая семейка.

Шум в комнате все рос. И электрик, он же разведчик седьмого управления МГБ СССР, занимавшегося слежкой и оперативными установками, прилично напрягся. Ситуация складывалась неординарная, он ощущал, что подоспел какой-то приличный бедлам. Притом в той самой комнате, где проживал объект оперативного интереса и в отношении которого группа проводила оперативную установку. Там шло бурное выяснение отношений, а гости были типичными представителями распоясавшегося московского криминального элемента.

Первое желание у разведчика — отправиться туда и расставить гостей вдоль стеночки с поднятыми руками. Благо для этого в его кармане лежал браунинг, а за спиной был немалый опыт подобных действий. Но была одна загвоздка. Разведке категорически запрещены активные акции. Только в самом крайнем случае. А случай пока не крайний. Даже поножовщина не всегда может быть расценена как крайний случай. Так что о вмешательстве речи не идет.

Но вместе с тем внутренний голос просто кричал — это ведь то, ради чего сюда и пришли установщики. Вот они, контакты фигуранта. Сами лезут на глаза. И что делать? Оперативная установка и наружное наблюдение — это разные сферы деятельности… Разные, но при особых ситуациях можно и совместить. В группе трое человек. И проводить уголовников, уложить их в адрес они вполне в состоянии.

Все. Решено. Садимся на хвост…

Выскочившие из комнаты громила и «хорек» были