— Позволь спросить тебя, почтенный Никон, — осторожно начала она. — Эта убиенная — служанка предводителя нашей гильдии, Талия. Та, что пропала на днях. А остальные пропавшие так и не нашлись?

Никон, глядя в сторону, пробормотал:

— И на Троицу, как выяснилось, то же самое было. Тогда рыбаки сеть вытащили, а там женщина мертвая. С разрезанным животом. Они с перепугу обратно в воду скинули да решили молчать. А как это тело нашли, так ко мне один из этих рыбаков повиниться пришел, что тогда промолчали и никому не доложили о находке.

— Значит, кто-то не только крадет девиц, но и режет?! — Нина прижала ладонь к губам. Помолчав, спросила: — Что эпарх-то сказал на это?

— Эпарх наказал усилить охрану улиц. И повелел объявить, чтобы женщины в одиночку не ходили.

— А искать-то велел того, кто женщин, как скотину какую, потрошит? У нее же нутро все вырезано было! Это что же за чудовище должно быть, чтобы так с живым человеком обойтись? — Нина повысила голос.

— Искать его я буду. — Никон поднял на нее тяжелый взгляд. — Только зря я тебя тогда слухи просил собирать. Страшное это дело, не надобно тебе соваться. Не ровен час докатится до душегуба весть, что аптекарша много вопросов задает.

Нина молча кивнула. Сикофант хмуро смотрел на нее. Не дождавшись иного ответа, произнес:

— И по улицам одна не ходи, слышишь? Не то охрану к тебе приставлю. Чтобы провожали тебя и ко дворцу, и в лавки.

— Спасибо тебе, почтенный. Только не позорь ты меня перед соседями и покупателями — не надобно мне охраны! — заволновалась Нина. — Я лучше с собой всюду Фоку буду брать.

Никон поморщился, но она торопливо произнесла:

— Он справится, рослый уже и крепкий. А то и Галактиона звать буду. Да и я не буду в ночи ходить, научена уже. — Она отвела взгляд, вспомнив некстати историю с нападением[39].

— Сложно с тобой, Нина. Ты же вечно в какие-то бедовые истории попадаешь. Ведь если с тобой что случится… — Он оборвал себя, посмотрел ей в глаза. От такого прямого и жаркого взгляда Нина смутилась. Что ж такое-то? Сколько лет она уже и его знает, и жену. Снадобья да притирания той продает. А он все так же греховно на нее глядит, от чего у Нины одно смятение и беспокойство. Сикофант опустил глаза на узорную чашу в своих руках. Аптекарша тихо сказала, глядя в сторону:

— Хочешь, я на иконе поклянусь, что без твоего разрешения и охраны не буду никуда влезать? Мне, чай, тоже не хочется такую страшную смерть принять. — Нина поежилась. — А в лавочках и на базаре я все же про девиц поспрашиваю да тебе поведаю, что узнаю. Надобно этого зверя изловить, да побыстрее.

Увидев, что он нахмурился и собрался что-то сказать, она торопливо добавила:

— Просто сплетни послушаю, ничего более. Даже спрашивать ни у кого не буду — ты же знаешь, красна улица домами, а кумушка — сплетнями. Сами все расскажут. Одна Клавдия, служанка Цецилии, чего стоит. С ней как повстречаешься, хочешь не хочешь, а все про всех узнаешь. Она вон в бане у ипподрома да на базаре полон короб слухов набирает. Знай только отбирай зерна от плевел.

Помолчав, Никон тихо спросил:

— Я тебя ведь не просто так позвал. Хотел, чтобы ты своим женским взглядом убитую девицу рассмотрела. Не заметила ли чего, что я упустил?

Нина вздохнула. Воспоминания снова скрутили нутро, страх ледяной рукой сжал горло. Помолчав, она ответила:

— Не похоже, чтобы он над ней… снасильничал. — Она запнулась. — Тогда остаются синяки да царапины. Почему-то нутро пусто, как будто ее бальзамировать собирались. Странно это. И видел ли ты ее глаза?

— Что с глазами?

— Черные они. Зеница все око закрыла, тоненькая полоска лишь по кругу. Такое бывает, если опоить человека отваром дурман-травы или беленой. — Нина задумалась. — Ягоды их ядовиты — это всем известно. В малом количестве сон наводит, боль снимает, а в большом — сперва в буйство человека вгоняет, потом убивает. А перво-наперво зеницу расширяет. Человек начинает видеть хуже. Потом жажда и немощь появляются, за ней уже буйство. А после — смерть.

— Значит, он ее отравил сперва, — пробормотал Никон.

— Может, и отравил, а может, количество не рассчитал. Я слыхала, что искусные лекари используют вытяжку белены, когда человеку что-то отрезать надо или кости вправлять. Она вроде боль притупляет. Но тут как с любым ядовитым растением — стоит ошибиться, и отравишь человека до смерти. — Нина развела руками.

— Неужто нет противоядия, раз ее лекари используют?

— Почему же нет. Этот яд небыстрый, если больной или лекарь рано поймут, что происходит, то жизнь можно спасти. Первым делом страждущему молока дают много выпить. И выгоняют яд из нутра да судороги снимают разными травами. Потом древесный уголь толченый остатки яда вобрать может. Спасти можно. Лишь бы вовремя успеть.

Задумавшись, Никон потер шею.

— Не пойму только, зачем он им нутро режет.

— Я подумала тут, может, он их в жертву кому приносит? Мало ли язычников на белом свете. И как будто искусен он в таком страшном деле. Разрезы-то ровные, аккуратные, слоями. И очень тонким, острым ножиком сделаны. Так резать может только тот, у кого рука привычна. Не то мясник, не то лекарь, не то жрец какой сатанинский.

— Лекарь, что при эпархе состоит, то же самое сказал. — Никон потер ладонями лицо, словно стараясь стереть увиденное утром. — Завтра буду с аптекарями да лекарями беседовать. И о дурман-траве, и об умении резать. На днях снова зайду к тебе. А ты, коли что надумаешь или разузнаешь, пошли ко мне Фоку своего.

Когда сикофант ушел, Нина погасила светильник и долго еще лежала в темноте без сна. Решилась помочь Никону, чем сумеет. Не дело это, чтобы девиц в городе отлавливали да резали. Надо найти этого Мясника.

⁂

Поутру Нина полила аптекарский огородик на заднем дворе, вернулась в дом. Взгляд ее упал на мешочек с бобами, купленными у мавра. Как поставила тогда на полку, да и забыла за хлопотами. Вот и пришло время вытяжку из них приготовить. Только как проверить, что и правда сработает она противоядием, да при каком количестве. Нина помнила, что Анастас ей про эти бобы рассказывал когда-то. Он их привез однажды из дальних стран, сделал из них настой, что