за несколько дней до своей смерти пережила.
Он перевел взгляд на ее любовника и не успел среагировать на то, как Озеркина вцепилась когтями в его самодовольное лицо. Она давила ему на глаза с такой силой, что он просил о пощаде и никто не мог оторвать ее от обидчика. Ни Лев, ни Глеб, ни подскочивший конвой.
Когда все закончилось и Слепокуров был отправлен к врачу, она попросила воды.
– Можно мне еще листы? Много листов. И ручку.
– К тебе пришло вдохновение? – уколол Глеб.
– Осознание, – тихо сказала она. – Сделай так, чтобы мое творчество не оставило шанса выйти из тюрьмы при жизни для нас обоих. Ты умеешь мстить. Ты мой сын.
* * *
Похороны Софьи Лобовой собрали бы много народу, если бы не летний дождь, вставший на Елшанском кладбище плотной стеной. Капли отбивали дробь по зонтам и памятникам. Ноги увязали в жиже. Похоронная команда торопилась, не подавая виду, и боялась уронить гроб, поскользнувшись в грязи.
Ангелина стояла поодаль от остальных. Ей казалось, их знакомство с Софьей произошло едва ли не в царстве Аида, и ушедшая в его тьму была похожа на Монику Беллуччи в «Дракуле».
– Что насчет девичника? – справа от нее возник все еще носивший медицинскую повязку на голове Чувин.
– Пока не решила.
– Знаешь, я тут подумал, надо фильм «Практическая магия» в основу скрипта класть. – Он взял Ангелину под руку и осторожно повел к машине. – Вот сама подумай. Ты вся такая волевая, борешься с восставшими маньяками, сильная. Брюнетка-огонь. Как Сандра Буллок. А твои рыжие подружки будут, чтобы уравновесить тебя, как… две Николь Кидман. Там, кстати, хоть одна свободна?
– Вы неисправимы!
– Мне просто маньяк треснул стильным пресс-папье в виде гроба по башке.
– А я, кажется, после больничного сразу в декрет уйду.
– Что я буду без тебя делать?
– Вы выкрутитесь.
– Но если будет совсем вопрос жизни и смерти… Ну, смерти-смерти… Я тебе позвоню. Кстати, видел на «Озоне» пальчиковый театр «Семейка Аддамс». Хочешь, малышу подарю?
– Александр Бориславович, за кого вы меня принимаете? Конечно, хочу!
* * *
В аэропорт «Гагарин» съехались все саратовские ученики Льва Гурова. Он с тоской отметил про себя: «Только без Папки».
– У нас есть подарок, – сказал Банин.
– Пожалуйста, пусть это будет не рыба. Супруга меня убьет.
Все засмеялись.
– Это сборник неопубликованных статей Алексея Анатольевича Соляйникова, Максима Тевса и Юли Юнг. – Банин достал книгу. – Мы отдали сохранившиеся дневники учеников Соляйникова на кафедру, и ее сотрудники напечатали вот такое издание.
– А еще на факультете будет аудитория имени этих троих, – добавил Олег Назаров.
– Мы тоже будем к такому стремиться, – хором заявили Береговы.
– Вот уж в ком я не сомневаюсь, – улыбнулся Гуров. – Как ты? – Он повернулся к Глебу. – Если захочешь сменить обстановку, дай знать. Нам с Крячко в команду толковые парни нужны.
– Нет, Лев Иванович. Хотя спасибо. Здесь, в Пристанном, моя сестра. Впереди суд над матерью. И кто знает? Может, я и правда однажды напишу о жизни нашей семьи книгу. Я пока возьму отпуск и поеду туда, откуда мы.
– К озерам? В земли сказителей?
– Ну да. Теряешься в догадках, кто ты, – поезжай туда, откуда ты.
– Хороший план. Объявляют посадку. Пожалуй, тоже последую ему.
* * *
Самолет твердо держал курс в столицу, скользя над поверхностью облаков. Гуров смотрел на параллель его крыльев, думая о параллели разума, которую воплощают серийные убийцы.
Он вспомнил, как на лекции в Куантико один из лучших профайлеров мира Холден Форд, много лет проработавший специальным агентом отдела поведенческих наук ФБР, рассказал, как Эдмунд Кемпер его обнял. Форд тогда консультировал следователей на пределе возможностей. Участвовал в расследовании трехсот дел. Он заболевал, расстался с девушкой, эмоционально выгорел. И здоровяк Эд шагнул к нему, чтобы обнять, в кандалах.
Это было одновременно эмпатично и пугающе. Отталкивающе, милосердно и жутко.
Хватило бы у него сил вот так стоять в объятиях бездны? Или просто пора уходить со сцены? Браться за менее страшные дела. Не вовлекаться. Отключать телефон на выходные.
Из аэропорта он дал знать Крячко о возвращении и вышел к ожидавшей его жене. Мария была красива, как уже почти знойное московское утро. Она загорела, пока его не было. И казалась статуэткой из слоновой кости в длинном кружевном платье с коротким рукавом.
– Очень красиво! – выдохнул он.
– Догоняем Анджелину Джоли на выходе в Каннах.
– Куда ей до тебя!
– Скажешь тоже! Это ж Анджелина Джоли. Просто красивых женщин часто недооценивают.
– Неужели?
– Да-да. Слушай, а давай, – жена обняла его, – пойдем в ту итальянскую кофейню на Патриках завтракать?
– Итальянскую? – сощурился Гуров.
– Лев, – укоризненно улыбнулась она. – Нас пригласили мои друзья.
– Одна детская писательница мне сказала, что мне не место на вашей нарциссической клумбе, между прочим.
– Одна детская писательница? Это какая же? Уж не Любовь Озеркина ли?
– Она самая.
– Пусть помалкивает. Ее пьесу убрали из репертуара нашего театра. Институт репутации, знаешь ли.
– А я Банину билеты на «Отроков во вселенной» подарил. Выходит, в итоге всего этого пострадала моя репутация!
– На благое дело. – Она остановилась у ларька с мороженым и взяла по два фисташковых рожка и стакана капучино для них. – Слушай, давай не пойдем в кофейню?
– Ура. Домой.
– Не-а. Но все равно ура. Полетим в Мексику? На выходные. Я при параде. У тебя вообще багаж. И мой гонорар, за предстоящую картину, кстати.
– Что за фильм? Моя жена снова в зените славы, а я не знаю.
– Новый проект о женщине-профайлере, которая ловит серийных убийц, консультируясь с психиатром-маньяком.
– Где-то я это уже слышал…
– Не придирайся. Лучше проконсультируй меня.
– Только не это! Где там у нас табло с заветной надписью «Мехико»?
– Вот бы приземлиться сразу в нашей бухте.
– Я в костюме, – опомнился вдруг Гуров.
– Удивишь там всех, – улыбнулась Мария.
– Это да…
* * *
Полгода спустя Гурова снова поднял телефонный звонок в воскресенье. Он быстро вылез из-под тяжелого одеяла, чтобы не разбудить Марию, и вышел на балкон, прихватив вчерашний недопитый кофе на подоконнике.
– Алло.
– Алло, Лев Иванович? Лев Иванович, это Банин!
– С такими воплями звонят только из роддома. Павел, поздравляю. Что за человек пришел в мир? Хвастай.
– Это девочка. – Павел держал на руках кружевной розовый сверток. – Совсем невесомая! Пока спит.
– Это только первый день. Наслаждайся каждым мгновением.
– Назвали Искрой. – Банин взял в свою ладонь крошечную ручку в вязаной царапке. Месяцы без инструментов для бальзамирования и косметики танатопрактика Ангелина провела за вязанием, о чем свидетельствовали горы детских распашонок, три одеяльца, два свитера