– Встретив его в тот день на стоянке с проституткой, я осознала: час пробил, пора действовать. Но я еще из осторожности выждала сутки, – продолжала Раиса. – Пусть перетрахается с шалавой в придорожных кустах, отправив Симку считать ворон – надолго его, Гены-цыгана, все равно не хватит, – рассуждала я тогда. Возраст у Гены не юный, затяжные секс-марафоны не для него. А судя по количеству бутылок водки и коньяка в тележке на стоянке, он продолжит пьянствовать на Круче уже сам, один. И пусть упьется в хлам… Мне легче с пьяным справиться. Я поехала на Кручу вечером следующего дня, после окончания смены в цеху. Меня никто не засек по дороге, но я все равно перестраховалась и оставила машину в лесу. Подошла к дому. Смотрю: калитка настежь, у забора валяется велосипед. Я решила, Гена новый приобрел в Тарусе для Симки, они ж, когда сбежали от моей дочурки Аксюты, вещи дома бросили. И комп Симкин тоже позабыли. А я загодя еще купила для внучка подарочек. Планшет. – Раиса вновь обернулась к притихшему, погасшему, но внимательно слушавшему Серафиму. – Думала: вручу – и внучок дома планшетом займется, заиграется. А я… если Гена не шибко пьян, напою его до свинячьего визга, уведу к обрыву, к лестнице, где лодочный сарай. И столкну его вниз. Если он сам шею при падении не сломает, я его добью – поленом, корягой, их полно на берег Ока выносит. Якобы он сам загремел с Кручи, с лестницы, по пьянке, башкой стукнулся и… пока-пока… похоронный марш. Я еще и «Скорую» ему вызову, она опоздает.

Раиса вздохнула.

– Но мне не повезло, – объявила она. – Я обогнула велосипед на траве, вошла в калитку. Чем-то тухло воняло…

«Запекшейся кровью Ишхана на сорняках, она уже начала разлагаться от жары под вечер», – определила Катя про себя.

– Симка нигде на участке не мелькал, я его окликнула, – продолжила Раиса. – Но у дома нашей семейной ведьмы Рады сплошные заросли, дебри. Генка сидел на крыльце один, пьяный в стельку, расхристанный, всклокоченный, потный. Вид у него был дикий. Ненормальный просто! У крыльца валялись пустые бутылки. А он вцепился в пузырь водки и сосал из горла. Увидел меня, казалось, даже не узнал спьяну, принял за кого-то другого. Забормотал: «Я не хотел, прости… Я не виноват!» Я решила: нет, узнал, паршивый скот, прощения просит за намерение разорить меня на старости лет и вышвырнуть вон из цеха… А он вдруг вскочил на ноги и рявкнул: «Ты? Стерва? Чего приперлась? Вынюхиваешь?» Ну, совсем с курса сбился любовничек мой бывший, бредил наяву. – Раиса зло и цинично усмехнулась. – Я ему: «Где Сима?» А он на меня бараном смотрит… Хрипит: «Где-то бегает, гуляет». Я его хотела увлечь к лестнице и столкнуть… Но он…

– С вами туда не пошел? – спросил Полосатик-Блистанов. Он разглядывал Раису Фабрикантшу с нескрываемой неприязнью, но не из-за ее преступления, нет! А как непредвиденную досадную помеху… непреодолимое препятствие в собственной окостенелой версии о виновности ее внука и своего злейшего врага.

– Генка встал с крыльца. Но он еле держался на ногах от водки. Шагнул ко мне, не удержал равновесия и… упал плашмя, ударившись башкой о нижнюю ступеньку затылком, – ответила Раиса Фабрикантша. – Удар его оглушил… Он валялся передо мной падалью, воняющей перегаром… И меня посетила мысль: он же в полной моей власти!

«Эксперты-криминалисты тогда ошиблись, – пронеслось в голове у Кати. – Они решили: ударом лома сзади Елисеева оглушили и сбили с ног. А он упал сам. И ударился затылком о ступеньку».

– Я стояла над ним и ждала, – продолжила Раиса. – Вдруг подох, расколов себе череп? Освободил нас всех от себя… меня… мою дочь… Но Генка завозился, начал переворачиваться на живот, охая, стоная. И я…

Раиса запнулась. Они ждали, не перебивая.

– Я сорвала шейный шелковый платок, нагнулась – под крыльцом вечно ржавел древний инвентарь. Я увидела лом – железный, тяжелый, острый. Я обмотала платком его конец и… Генка уже встал на карачки, а я воткнула лом ему в спину… Кровь брызнула… Он упал. Я в фильмах видела: копьем бьют, пронзают насквозь. Но какую же силу надо иметь для подобного удара! Я не справилась – при следующем ударе лом соскользнул со спины и поранил ему задницу, он застонал. Я ударила его ломом вновь, но пробила ему бок… Кровища хлынула мне на замшевые балетки. И мои голые ноги оказались все забрызганы, к счастью, я была в летнем деловом костюме, вместо брюк – шорты до колен… А пиджак я в машине оставила… Я запаниковала. Генка не умирал, обливаясь кровью, он перевернулся на спину, хрипел, тянул ко мне руки… Симка мог вернуться и застать нас… Я заглянула опять под крыльцо, ища другое оружие – я уже не могла оставить его в живых. Он бы меня засадил в тюрьму! И в этот миг Генка заорал благим матом от боли…

Тигран, слушавший Фабрикантшу, отвернулся к окну – вспомнил тот единственный вопль, донесшийся до него в лесу от дома ведьмы…

– Коса валялась под крыльцом, я накинула платок на ее рукоятку, выволокла и… Я просто хотела заставить его умолкнуть! Ударила острием в его распяленный в крике рот. А коса застряла в кости. Я дернула и не сумела вытащить. А он все еще был жив. Проклятый! Лишивший меня покоя и счастья в молодости! Укравший половину моей жизни ложью про развод с первой женой, унизивший и растоптавший меня интрижкой с моей дочерью у меня за спиной! Он похитил у меня и ее! Дергая ногами, харкая кровью, он все никак, никак не желал подохнуть! И тогда я схватила с крыльца канистру… тоже стараясь не оставлять свои отпечатки… за ручку ее подняла через платок… И облила его горючей смесью.

– А спички, зажигалка? Или огонь трением добыли? – бросил ей Гектор. В серых глазах его – презрение…

– Представьте, я баба предусмотрительная, запаслась зажигалкой. – Раиса поняла: она омерзительна не только ему. Всем. – Решила, отправляясь после работы в цеху на Кручу: если в доме ведьмы ситуация вдруг выйдет из под контроля… запру Генку внутри и спалю к чертям!

– Вы швырнули канистру на крыльцо тогда, – сказала Катя. – Сжечь дом вам помешал дождь?

– Ливень хлынул позже, я уже возвращалась домой в машине, – сухо ответила Раиса. – А во дворе была великая сушь… Я просто неловко поставила канистру на крыльцо. Руки мои тряслись, канистра упала набок. Генка уже полыхал, я его подожгла. Он не кричал больше. И не