– Нет никакого свидания! – огрызаюсь я. – Я иду на собеседование.

Брук фыркает, ноздри на безупречном вздернутом носике раздуваются.

– Ну конечно, собеседование вечером пятницы! Брось, Флоренс. Могла бы получше историю сочинить.

– А может, просто выручишь? Хоть раз в жизни?

– Раз в жизни?! – возмущается она. – Серьезно? Да как ты смеешь! – она заливается краской от лба до подбородка. – А помнишь «раз», когда я тебе одолжила четыре тысячи фунтов? Или «раз», когда ты целый месяц спала у меня на диване и водила… – она понижает голос до шепота, – толпу незнакомых типов? – Брук сорвалась с цепи, у нее с каждым словом слюна брызжет. – Неужели так трудно нормально себя вести? Хотя бы до конца свадьбы!

Опять вся горю. Пытаюсь сглотнуть, но вместо слюны во рту песок.

– Ха! Свадьба. И как я забыла? Ты же про нее молчала целых полминуты.

Средних лет женщины за соседним столиком уже цокают, вертят головой – хотят разобраться, из-за чего шум. Сестра бросает им виноватый взгляд: страх устроить сцену пересиливает в ней гнев.

– А почему Уилл не может присмотреть за Диланом? – шипит она. – Вы же условились, что на выходных его очередь?

Лицо горит. Она права. В соглашении об опеке указано: Уилл забирает Дилана каждую пятницу в шесть вечера и привозит обратно до полудня воскресенья. Только Уилл часто отменяет встречу, обычно тянет до вечера пятницы, когда Дилан уже собрал чемоданы и вовсю ждет. Вот и не хочу на него рассчитывать.

– Ну извини, если тебе так трудно помочь сестре – единственной, между прочим. Уверена, мама бы очень гордилась…

Лицо Брук темнеет.

– Не смей приплетать маму! Будь она здесь…

– Хоть ты тресни, Брук, – шиплю я, – но для мамы успешной дочкой осталась я. Навсегда, такой она меня запомнила, – достаю из ее салата последний орех и отправляю в рот. – А ты от этого бесишься, правда?

Подлый ход, даже для меня. Брук отодвигается подальше к стене, тянет на себя тарелку.

– Не лезь руками в мою еду.

Возвращается официант и подает мне бургер, как собаке, которая сжевала его любимые тапочки. Впиваюсь в мясо зубами, по подбородку течет сок.

– Вообще-то, старшая сестра ты, не забыла? – Брук хмурится.

Я громко жую, чтобы сильнее побесить, и выжидаю.

– Ладно, – рычит Брук. – Твоя взяла. Поступлю по-взрослому, как обычно. Присмотрю за Диланом. Только имей в виду – ради него, не ради тебя.

– Вот и славно, – тянусь за ее стаканом и отпиваю диетической «колы». – Увидимся вечером.

Оставляю счет Брук и спешу к метро. Дождь перестал, но затянутое тучами небо не внушает доверия. Надо было взять у Брук зонт, да поздно уже.

После ссоры с ней всегда портится настроение. Ведь моя сестра, искренне любящая свитера от «Бодена», легинсы «Потная Бетти» и кулинарные книги Джейми Оливера, по натуре своей человек нормальный. Хороший. Человек, для которого немыслимо опуститься до низости, необходимой для победы в любом споре. В отличие от меня.

Конечно, можно улыбнуться и прикусить язык на час-другой, даже на неделю. Только надолго не хватает. Тьма так или иначе показывает себя. Ехидное замечание тут, неоправданная жестокость там. И Брук это понимает. Она позволяет мне взять верх, и каждая победа все равно что заноза под ноготь, болезненное напоминание о гнилой натуре.

Опускаю взгляд на экран. Через час и сорок семь минут пора забирать Дилана.

Надо поторапливаться. Осталось последнее дело в списке.

6

Универмаг «Селфриджес», Оксфорд-стрит

Пятница, 14:08

Делаю шаг назад и восхищаюсь своим отражением в зеркале примерочной. Боди безупречное: мягкий черный бархат, длинные рукава, глубокий V-образный вырез почти до пупка. С таким точно бюстгальтер не носят. Хорошо хоть вставила импланты, когда была возможность.

Переворачиваю ценник и ахаю.

Триста шестьдесят восемь фунтов!

Может, цена в кронах? Прищуриваюсь.

Проверяю снова.

Триста шестьдесят восемь фунтов.

Я не просто хочу это боди, мне оно нужно позарез. Сегодняшний наряд должен быть красноречивей слов. Пусть Эллиот поймет: я готова. Я того стою. Это мое «The Emancipation of Mimi».

Еще раз проверяю ценник, на всякий случай.

Триста шестьдесят восемь фунтов.

И у кого есть такие деньги? Создай диаграмму Венна и поймешь: позволить себе это боди и вдобавок хорошо в нем выглядеть может только бывшая жена русского олигарха, и то одна на весь мир.

Тянусь к сумочке и пытаюсь нашарить небольшой металлический диск, который купила на «Ибэй» для такого случая. Поверхность прохладная, гладкая. Я посмотрела два-три видео на «Ютьюбе», но ни разу еще не пользовалась съемником для клипс.

«Это не воровство», – напоминаю себе я. Речь ведь о боди, которое сшили на потогонной фабрике бедные камбоджийские дети возраста Дилана. Вообще-то, с моей стороны это знак протеста. Сознательный отказ от норм позднего капитализма.

И все же я ищу взглядом камеры на потолке. Надеюсь, их не вешают в примерочных.

Левой рукой прижимаю съемник к клипсе и жду щелчка, как учили в видео. Стою, задержав дыхание, и тут в дверь бодро стучат.

– У вас все хорошо? – интересуется приторный голос.

С перепугу роняю съемник. Он падает на пол, как космический корабль, потерпевший крушение, на плюшевый ковер в примерочной «Селфриджес». Спасибо, Господи, за двери без зазора.

– Да, все нормально! – громковато отвечаю я.

– Если нужен другой размер, скажите, – щебечет голос. – А если желаете полностью обновить гардероб, предлагаем шопинг с нашим профессиональным стилистом.

– Спасибо, – скриплю я.

Сердце стучит, как барабан. Наверное, это плохая затея. Да что там «наверное» – плохая, и все. А разве есть выбор? Мне очень нужно это боди.

Опускаюсь на обитую тканью скамеечку и жду, пока стихнут шаги продавщицы. Уже представляю, как сижу напротив Эллиота за уютным столиком и мы обмениваемся сплетнями – кто переборщил с оземпиком, кто в четвертый раз разводится. В один прекрасный миг он отодвинет в сторону бокал вина, посмотрит мне в глаза.

«А если серьезно, Флоренс, – скажет он, – ты всегда была звездой «Девичника». Как тебя уговорить вернуться в студию? Запишем сольный альбом».

От удовольствия мурашки бегут по коже. На самом деле я не знаю, что Эллиот хочет обсудить – по телефону он говорил довольно уклончиво. Но раз уж приглашает на ужин в свой последний день в Лондоне, наверняка новость хорошая.

Так, все. Времени мало. Делаю глубокий вдох и вновь подношу металлический съемник к клипсе.

Телефон на другом конце примерочной разрывается от уведомлений. Дзынь-дзынь-дзынь.

Двадцать семь новых сообщений, все