Убить старика Фрэнка. Неужели я действительно считал, что смогу это сделать? Я ведь всего лишь агент по недвижимости из пригорода, который никогда в жизни не стрелял из пистолета. Неужели я действительно собирался воспользоваться молотком, заткнутым за пояс, чтобы разбить ему голову? Если бы представился шанс, смог бы я пойти на такую жестокость?

Я подумал о Билли. Да, смог бы. Ради Билли.

Эван привел нас в большую темную галерею, которая напомнила мне зал млекопитающих в Музее естественной истории. Там стены из темного дерева через каждые несколько ярдов прерывались освещенными диорамами с чучелами животных, помещенными в сцены, имитирующие их естественную среду обитания. Здесь все было устроено похоже, но вместо природных пейзажей в освещенных нишах располагались офисы и спальни, кухни и художественные студии, гостиные и библиотеки. В этих экспозициях жили люди. Устроившись в комнатах, которые были их маленькими жилыми пространствами, они игнорировали нас, когда мы проходили мимо. Мы увидели богатую женщину, прихорашивающуюся перед туалетным столиком с зеркалом, пару средних лет, безучастно сидящую на диване, пожилого мужчину за верстаком, который что-то строгал из дерева, молодого человека в кресле-качалке с книгой в руках.

Были ли они живыми или мертвыми? Людьми или призраками? Знали ли они, где находятся, или тоже были в ловушке, как мы с Тери, существуя в своей собственной альтернативной реальности?

– Кто они? – спросил я.

Эван пожал плечами.

– Ты когда-нибудь пытался с ними заговорить?

– Пытался. Давным-давно. Они не захотели говорить со мной. Я даже не уверен, что они общаются друг с другом. Или понимают, где находятся.

Эван казался чужим. Этот спокойный и рассудительный человек совсем не напоминал одержимого шоу-бизнесом, впечатлительного телевизионного сценариста, которого я знал. Я задумался, когда из него исчез тот старый дух.

Тери подошла к комнате справа, где молодая женщина за швейной машинкой трудилась над платьем в цветочек. Позади нее на вешалках висели десятки таких же одинаковых платьев.

– Извините, – произнесла Тери. – Можно задать вам вопрос?

Женщина взглянула на нее с явным замешательством, но ничего не ответила. Ее глаза выдавали испуг, совершенно не вязавшийся с отточенными движениями рук, занятых шитьем.

Я повернулся к мужчине в соседней комнате – он был примерно моего возраста, в аскетичной обстановке, напоминающей монашескую келью, где из мебели была только раскладушка. Парень стоял на коленях и молился.

– Здравствуйте, – обратился я к нему.

Он поднял глаза. На мгновение в них вспыхнула надежда, но ее быстро затмили недоумение и всепоглощающее отчаяние. И он снова вернулся к молитвам. Эван был прав – казалось, эти люди не осознавали, где находятся.

У меня возникло то же ощущение, которое я испытал, увидев призраков в коридоре: они блуждали, словно потерявшиеся души, тщетно ищущие смысл, цель, искупление или Бога. В конечном счете не имело значения, почему они здесь. Где бы они ни оказались, их всегда сопровождало бы чувство запертой, пустой жизни. Тери повернулась ко мне и тихо сказала:

– Они нам не помогут.

Мы продолжили путь. Между двумя комнатами находилась лестница, по которой Эван повел нас наверх: один пролет, второй, третий, четвертый. Наконец мы оказались в огромном пустом помещении, напоминающем цех заброшенного завода. Слабый рассеянный свет освещал просторную комнату, а на потолке гармошкой располагались светящиеся люки. Мы на самом верху дома? Может быть, через эти окна удастся выбраться на крышу, а затем найти выход и спуститься вниз? Но Эван даже не замедлил шага. Он шел уверенно, словно точно знал, куда направляется, и мы с Тери поспешили за ним.

Я подумал, что при необходимости мы всегда можем вернуться сюда. Но мои мысли оборвались, когда издалека, из другой комнаты, до нас донеслись слабые, но жутко узнаваемые звуки – крики младенцев, полные боли и страдания.

– Это же дети! – заплакала Тери, но Эван не ответил. – Там мучают детей!

– Они просто плачут, – попытался я успокоить, хотя понимал, что Тери права.

Мы оба были правы. Эти крики, пусть и слабые, не были похожи ни на что из того, что я когда-либо слышал.

Голос Эвана прозвучал ровно, почти бесстрастно:

– Это Малыш. Вот что он делает.

Мы шли быстро, по пустому полу, и, хотя не было заметных изменений в воздухе или температуре, я ощутил, что что-то изменилось. Но я не мог понять, что именно. С каждым шагом я все сильнее ощущал, что мои руки кажутся мне неуклюжими, и начал сомневаться, иду ли я так, как обычно. Может быть, я слишком сильно размахиваю ими или, наоборот, недостаточно широко? Все, что я делал, казалось неправильным, и я стал размышлять о своем движении. Шагал ли я слишком быстро? Слишком медленно? Что-то было не так, и я заметил, что Тери тоже выглядит озадаченной – ее лицо отражало мои собственные ощущения. Эван шел так быстро, что почти бежал, и я подумал, что он, возможно, специально ускоряет шаги, чтобы не позволить странному воздействию проникнуть в нас.

– Поторопитесь, – прохрипел он. – Мы почти пришли.

Мы стремительно приближались к противоположному концу комнаты, и в центре темной промышленной стены оказалось идеально круглое отверстие, будто предназначенное для подводной лодки.

– Сюда, – скомандовал Эван.

Мы нырнули в проем. И…

…Тери и Эван исчезли. Я оказался в гостиной нашего А-образного домика, каким он был в 1980-х годах. Отец и брат сидели на диване, играя в электронную игру «Саймон». Яркие цвета на круглом устройстве вспыхивали в случайном порядке, и они поочередно нажимали на них, пытаясь повторить последовательность. В груди больно кольнуло. Билли выглядел так, как тогда, когда мы только купили этот домик для отдыха, но я удивился, насколько забыл, как он выглядел. Его волосы стали светлее, а его улыбка – более невинной. Время и память заставляли его выглядеть старше в моих воспоминаниях, вероятно потому, что я был сам тогда так близок к этому возрасту. Но теперь я видел, что он был всего лишь ребенком, маленьким мальчиком. У него была вся жизнь впереди – жизнь, которую он не успел прожить, жизнь, которую у него отняли.

Фрэнк.

Я никогда не был уверен, что смерть Билли была случайностью или следствием некомпетентности Фрэнка, но сейчас это уже не имело значения. После всего, что я узнал о Фрэнке,