И у него такой шанс выпал.

К утру они наконец добрались до Мёнхван. Городок встречал их тишиной и умиротворённостью даже в будни. Здесь жизнь будто замедлялась, наполнялась сонливостью, жаркой и душной, от которой хотелось поскорее уехать.

— О, опять… — вздохнула Дайлин.

— Что? — поднял взгляд Кондрат, всё это время буравящий голову лошади взглядом.

— Да эти приехали, кочевники, — кивнула она в сторону.

И точно, прямо на въезде в город на небольшом пустыре, там же, где проводили праздник плодородия, разместились новые кочевники. Они уже успели установить свои лавки, распрячь лошадей и мельтешили повсюду между своих вагончиков, готовясь к первому рабочему дню.

— Никогда не понимал, как можно так жить… — пробормотал Цертеньхоф. — вечно в дороге, вечно грязные, без дома…

— Люди свободы? — улыбнулась Дайлин.

— Люди беззакония и беспредела.

— Ты слишком категоричен.

— Потому что я знаю, что вот эти все кочевники, которые не живут в одном месте, то и дело что разводят криминал и беззаконие. А что? Им же здесь не жить, насрали и уехали дальше. Не веришь? — взглянул он на девушку.

— Просто считаю, что не все такие.

— Может и не все, но, когда вот подобный сброд появляется в городе, количество преступлений резко возрастает. Нет? Не кажется подозрительным?

— И тем не менее…

И тем не менее они продолжили спорить, пока Кондрат задумчиво смотрел на караван, остановившийся около города. Вряд ли это тот же самый, что проводил праздник и который он догонял. Да и будь это тот, он бы всё равно не смог их узнать. Но его интересовало и не это. Кондрат провожал их взглядом, пока те не скрылись за первыми домами.

Сборы происходили с каким-то воодушевлением. Это чувствовалось не только от Дайлин, но и от Цертеньхофа, который изрядно устал от такой погоды. И будто, чтобы доставить им лишние хлопоты, на улицы обрушился какой-то чудовищный ливень. Настолько сильный, что мостовые в одночасье превратились в бурные ручьи.

— Ещё этого нам не хватало… — пробормотал Цертеньхоф.

Но смущала погода только их, так как местные будто и не обращали на эту мелочь внимания, продолжая всё так же невозмутимо ходить по улицам, презирая такие вещи, как, например, зонт. Так что вряд ли погода скажется даже на торговле каравана.

Кондрат бросил прощальный взгляд на тонущий в воде город, будто пародия на город ацтеков или каких-нибудь майя, который скрылся за деревьями. Ещё несколько дней они просто ехали через лес в повозке под непрекращающийся ливень, из-за которого одежда попросту не сохла. Но сразу ясно стало, почему здесь все дороги из камня —­ в противном случае первый же ливень превратил обычные дороги в полосу препятствий, парализовав регион.

Другими словами, не забота о людях, а необходимость.

Зато они смогли спокойно вздохнуть, когда наконец оказались в поезде. Печь — это то слово, каким можно было описать вагон. Духота стояла неимоверная, но что удивительно, так это сухость. Даже несмотря на ливень за окном, несмотря на чудовищную влажность, в вагоне при всей жаре было удивительно сухо, — относительно, естественно.

Цертеньхофу досталось отдельное купе, но вот Дайлин и Кондрат ехали опять вместе. А это значило, что ему каждый раз придётся выходить, едва она захочет переодеться и мириться с другими сложностями проживания рядом с девушкой, с который ты не в отношениях. Но Кондрат был не против такой компании.

Как, например, сейчас, когда ему пришлось выйти, пока Дайлин переодевалась.

— Можешь входить, — позвала она его через дверь.

Она сменила мокрую до нитки одежду на более комфортную, хотя такой для подобных температур не существовало, разве что голым ходить.

— Ты какой-то в последнее время молчаливый, — заметила она. — Думаешь о чём-то, витаешь в облаках. Что случилось?

— Думаю, — пожал он плечами.

— О чём?

— О деле.

— Всё не можешь выкинуть его из головы? — усмехнулась она. — Дело закрыто, всё расставлено по своим местам, а убийца понёс наказание. Все счастливы. Какие ещё вопросы тебя могут мучить?

— Ты не задумывалась, что что-то не сходится? — задал он встречный вопрос.

— Да всё сходится. Кости в реке, смерть баронов, заговор. Да о чём я, дело изначально казалось слепым! А мы его раскрыли! Чем ты не доволен?

— Я доволен всем, — Кондрат быстро скинул с себя одежду пока Дайлин отвернулась и надел сухое, если так это можно было назвать. — Просто кое-что мы упустили.

— И что же? — с интересом взглянула она на него. Ей было даже интересно услышать, до чего он догадался, ведь что-что, а в интуиции Кондрату было не отказать, и она это понимала.

— Помнишь, я нашёл у него те записки? Листы, словно из личного дневника? — спросил Кондрат.

— Да.

— Тебе они не показались странными? Какими-то притянутыми за уши?

— Ну ты же сам сказал тогда, что некоторым так легче планировать. Или другие ведут дневники. А может и вовсе хотят, чтобы, если их поймают, все знали их план и мотив. Твои же слова, нет?

— Мои, — не стал Кондрат отрицать очевидного. ­— И тем не менее, тебе не показалось это странным? Ты ведь видела Влантера Минсета. Его нельзя было назвать ни слабохарактерным, ни глупым. Очень непохоже на него оставлять такие вот записки. Такие люди, можешь поверить мне, всё держат в голове, им не требуется выплёскивать свои чувства на бумагу.

— Но почерк был его.

— Да, его. Тогда вопрос, зачем он написал это? — взглянул Кондрат на Дайлин.

— Чтобы мы знали, что он планировал и как собирался это провернуть?

— Да, словно чистосердечное признание. Чтобы мы точно знали, что он виновен, и не подумали ничего другого. Например, что мы не подумали, что был кто-то ещё.

Они смолкли.

В этот момент за окном раздался протяжный свисток, и вагон дёрнулся. Пиррон, заливаемый ливнем, начал медленно смещаться в сторону, постепенно набирая скорость. Очень скоро он оборвался, а за ним исчез и вокзал. Город, центр южного региона оставался где-то позади, продолжая жить своей жизнью.

— Хочешь сказать, что он был не один?

— Нет, действовал он, несомненно, один. Однако никто не говорил, что