Так продолжалось три года, и, как ни странно, они стали самыми тяжелыми для меня. Я потеряла покой. Перестала спать, все прислушивалась к звукам в квартире и онемевшей рукой поднимала телефонную трубку, ожидая услышать в ней страшное. Хотя, на первый взгляд, ничего особенного не происходило. Антон жил размеренной жизнью, но мне было очевидно, что он что-то задумал. За отказом от карьеры музыканта и ученого стояло что-то очень весомое. Не просто так он устроился на низкооплачиваемую работу. Не просто так ездил по лагерям. И часто, заглядывая в «лабораторию», я видела его сидящим на табуретке за столом, как это было в тот день, когда Герман подарил ему флейту. Как будто в такие моменты он продолжал разговор с отцом.

Антон подолгу – часами и сутками – пропадал в «лаборатории». Только Герман выходил оттуда со сжатыми кулаками и поникшей головой, а Антон появлялся радостный и с блеском в глазах. Я все отчетливее чувствовала, что должно что-то произойти, но теперь меня это почти не тревожило. Я уже свыклась с мыслью, что моему сыну была уготована особая судьба, и просто ждала развязки.

* * *

– А после этого последнего концерта Штольца в городе пропадали дети? – осторожно спросил Стаев.

Даже в записи было слышно, как Анастасия Юльевна будто задохнулась.

– Нет-нет. Ничего такого не было. Во всяком случае, я никогда не слышала об этом. А почему вы спрашиваете?

– Смотрите, – заговорил Стаев. – Налицо аналогии. Ваш муж работал с какими-то древними книгами, написал какую-то… особенную симфонию или что там было, исполнил ее на концерте. После с детьми, как вы говорите, произошло что-то странное, а с исполнителем случился нервный срыв. Нечто подобное случилось и с Антоном. Ведь так? И я предполагаю, что у отца дело не выгорело, а у сына все получилось. Только что именно?

Анастасия Юльевна хмыкнула.

– Знаете, я бы не стала сравнивать эти два события: концерт Штольца и увод детей Антоном. Конечно, аналогии просматриваются. Оба проводили какие-то изыскания. Только Герман шел наощупь впотьмах. Он понятия не имел, что делает. К тому же им двигало тщеславие. Он просто хотел добиться чего-то, сделать открытие, увековечить свое имя. А Антон… Он, как мне кажется, прекрасно представлял, что хочет и куда идет. Кроме того, как я уже сказала, он всегда трудился для людей. И что бы ни случилось в ту ночь в лагере, я уверена, что это было сделано на благо детей.

– Может быть. Но где же тогда искать пропавших?

– Вам ни за что не найти их, – твердо вымолвила Анастасия Юльевна. – Для того чтобы понять, что именно сделал Антон, нужно быть хотя бы вполовину таким же умным. Понять гения может только гений.

«Она гордится им, – подумал Стаев со смесью ужаса, отвращения и восхищения. – Им и тем, что он сделал».

Запись закончилась.

* * *

Отзывы о Шайгине

Учителя в музучилище:

Семен Семенович Северцев, преподаватель по специальности (71 год):

«О, Антон Шайгин – это величина! Даже если сравнивать его с другими очень одаренными музыкантами, которых я перевидал за свою жизнь предостаточно, никто из них не мог сравниться с Антоном.

А все дело в уникальном сочетании качеств. Антон не только одарен в музыкальном плане, не только сильная личность, но и хороший человек – добрый, чуткий, отзывчивый. А это очень существенно. Я бы даже поставил личностные качества выше виртуозного владения инструментом. Антон к тому же подкован во многих других областях. Все это неимоверно возвышало его над остальными.

Думаю, тот уровень, которого достиг Антон, еще только предстоит достичь другим музыкантам. Можно сказать, он обогнал свое время на века. Как я уже сказал, дело не в техничности, знании музыкальной теории, умении исполнять сложные произведения. Такие мастера теперь встречаются на каждом шагу, повсеместно. Выработана специальная методика взращивания профессиональных музыкантов. Это бизнес, конвейер. За определенную плату из любого сделают дрессированную мартышку, способную неплохо исполнять ряд вещей. А вот Антон… он знал о музыке что-то такое, чего о ней не знали другие. И не говорил никому. (Смех)

А насчет детей тут я могу сказать одно: Антон не виноват никоим образом. Я могу поклясться на чем угодно, заявить об этом в каких угодно инстанциях и подписать любые документы. Он не был психом или одержимым. Мой лучший ученик никогда бы не пошел на злодейство. Ни в коем случае! Никогда…»

Валентина Петровна Малина, преподавательница сольфеджио (54 года):

«Я этого Шайгина терпеть не могла. Он, конечно, как многие говорят, гений, но эти его заскоки ни в какие ворота не лезли! Музыка это, прежде всего, самодисциплина, самовоспитание и уже потом все остальное. У Шайгина дисциплины не было. Была безалаберность, расхлестанность, разнузданность. А с великими произведениями классики он такое вытворял, что у меня волосы на голове вставали. Он говорил, что это его интерпретация, его видение, его стиль. Но это же Чайковский, Шуберт, Бетховен! Он никак не мог понять одной простой вещи: ты сначала дорасти до определенного уровня, научись играть как надо, а потом уже будешь интерпретировать.

Он совершенно не ценил свой талант и использовал его не по назначению. Какие-то эксперименты, рок-группы, бездарные сочинения. Это как раз тот случай, когда идеальный слух, великолепная память и сверходаренность мешают. А ведь каким музыкантом мог бы стать, если бы хоть немножко научился держать себя в руках! Прислушиваться к другим. И, как видите, я оказалась права. Добром это не закончилось. Жалко, конечно, парня. Кто знает, что там в лесу случилось. Но ведь он сам виноват, правда?»

Глава 10

Дознание Стаева

1

Психиатрическая клиника, куда поместили вожатого Антона Шайгина, располагалась в северо-западном районе Бельска. Сойдя на остановке «Техникум», Стаев по узкой тропинке, бежавшей вдоль забора из серых бетонных плит с оторочкой из ржавой «колючки», добрался до входа. Он миновал турникет на посту охраны и по асфальтовой дорожке направился в глубь больничного комплекса, состоящего из приземистых желтых, будто сделанных из песка, строений.

Чтоб найти нужный корпус, пришлось поплутать с полчаса. Он остановился, чтобы счистить о бордюр налипшую на подошвы грязь, и так увлекся, что добрых полминуты не замечал фигуру, притаившуюся за кустами карагача.

– Привет, капитан, – прошелестел хриплый голос.

Стаев вздрогнул. За ветвями неясно виднелась фигура человека в синем спортивном костюме и белых кроссовках, лицо с