А может, наоборот? Может, она сама любила сына недостаточно сильно, чтобы его уберечь? Чтобы разглядеть хищника, затаившегося под крышей их дома?

«Он убьет тебя, как убил ребенка».

«Он убьет тебя, как убил ребенка».

Саттон в панике раскачивалась, Айви обняла ее и что-то шептала в ухо. Саттон потеряла счет времени и перестала понимать, где находится. В ушах шумела кровь, а сердце колотилось так сильно, что она не могла дышать.

Наконец она услышала успокаивающие слова:

– Тише, тише, все хорошо.

Саттон медленно пришла в себя, успокоилась, сердцебиение пришло в норму, слезы высохли.

– Прости, – пробормотала она, и Айви ее отпустила.

– Это был неприятный момент.

– Да. Извини. В последнее время я сама не своя. Просто на грани, постоянно.

– А лекарство, которое тебе выписали? Оно помогает?

Саттон взяла бокал с вином, сделала большой глоток, а потом несколько раз глубоко вдохнула.

– Честно? Нет. Мне кажется, внутри меня все гудит, как будто нервные окончания воспалены. Лекарство хорошо повлияло только на способность писать. Что до остального… я почти не сплю и стала ужасно дерганой. На этой неделе пойду к врачу, пусть выпишет что-нибудь другое.

Айви заправила волосы за уши:

– Может, дело не в лекарстве? Может, это интуиция предупреждает тебя – что-то не так? Как будто ты должна бежать и не можешь расслабиться.

Саттон уставилась на подругу.

– Очень точное описание. Именно так я себя и чувствую – как будто мне грозит опасность. Как будто мне приходится постоянно оглядываться через плечо. Я к этому не привыкла.

– Скажи правду. Ты считаешь, что жить с Итаном небезопасно?

– Не знаю. До сегодняшнего дня я сказала бы, что так не думаю и я в безопасности. Да, мы ссоримся, но я никогда не считала, что он намеренно хочет сделать мне больно.

– Но он уже бил тебя в приступе ярости.

– Да, случайно. Он никогда не делал этого специально. Это совсем другое.

– Так говорят все женщины, которых бьют мужья. Говорят самим себе.

– Ну правда, я не обманываю себя.

– Он жестоко с тобой обращается, Саттон. Причем это началось задолго до смерти Дэшила. Очнись же, он ведь подменил твои противозачаточные таблетки, чтобы ты забеременела. Это почти изнасилование.

– Ты мне уже это говорила. Понимаю, ты ведь феминистка. Он извинился. Чувствовал себя виноватым.

– Бога ради, Саттон. Неужели ты не видишь того, что у тебя прямо перед носом? Он вербально и физически над тобой издевается. Ты нашла случайный пузырек с лекарством от аллергии и тут же решила, что он убил вашего ребенка. Такая реакция должна кое о чем говорить, даже если твой разум не способен распознать истину.

– А вдруг я ошибаюсь? Что, если я обвиню его, а это ошибка? Он никогда мне не простит.

– Подумай об этом с такой стороны. Скажем, он и правда убил Дэшила. Сколько пройдет времени, прежде чем он попытается убить тебя? Он уже тебя бил. Так что такое вполне возможно. Ты сама это знаешь.

– Нет, не знаю. Не знаю.

– А я говорю, что это так. Мы все страшно за тебя волнуемся. Я безумно за тебя волнуюсь.

«Он убьет тебя, как убил ребенка».

«Он убьет тебя, как убил ребенка».

Саттон откинулась назад и посмотрела на Айви иначе.

– Я этого не знала. Почему ты ничего не сказала?

– А что можно сказать лучшей подруге, когда она явно не в себе? Ты должна прийти к этому выводу сама, а не услышать его от меня или девочек. Ты никогда бы нас не послушала, если бы мы такое тебе сказали. Ты вычеркнула бы нас из своей жизни, а я этого не хотела. Ты должна была сама увидеть проблему.

Айви была права. Саттон повернулась бы к ним спиной и послала куда подальше. Она защищала бы Итана до последнего, даже если была зла на него.

Из нее словно вышел весь воздух. Ее переполняли боль и тревога, она поникла.

– И что же мне делать?

Айви не колебалась ни секунды.

– Это просто. Ты должна от него уйти.

– Он меня не отпустит. Не позволит уйти. О разводе не может быть и речи.

– Тогда надо найти другой способ.

Американка

Сейчас

Саттон была свободной женщиной. Умной, сексуальной, уверенной в себе. Да, события прошлого года ее надломили, но суть никуда не делась.

Но как только она побежала за Константином, все изменилось. Она превратилась в ту же слабую, сюсюкающую дрянь, какой была ее мать, когда бегала за свиньями, которых называла «подходящими кандидатами в мужья».

Саттон не понимала, почему она это сделала. Только ради мести Итану она не стала бы так унижаться. Чтобы лечь в постель с не особо желанным мужчиной? Это вернуло ее в то время, которое она предпочла бы забыть, когда была неразборчива, искала внимания и популярности любым способом. Тогда это закончилось крупными неприятностями. И сейчас она понимала, что ее нынешние действия приведут к тому же результату.

У нее сдавали нервы.

Она так старалась, чтобы обеспечить безопасный побег, новую жизнь, передышку от окружения, которое угрожало и пугало ее, и теперь, лежа под напряженным телом Константина, чувствовала, будто опять дома. Словно она вернулась в Нэшвилл с поджатым хвостом.

Это того не стоило. Ничто в мире – ни психотропные препараты, ни спиртное, ни секс – не заполнит разъедающую ее изнутри пустоту.

Саттон хотела вернуть ребенка. Хотела вернуть мужа. Вернуть карьеру. Вернуть свою прежнюю жизнь.

Хотела. Господи, как же она хотела. Все свою проклятую жизнь чего-то хотела. В детстве – творить. Подростком – вписаться в окружение. Взрослой – найти идеального мужчину. А когда наконец получила желаемое, пришлось от всего отказаться. И эта пустая интрижка показала ей путь.

Через час, когда между ног уже все болело, а в желудке бурлила ненависть к самой себе, Саттон нашла достаточно самоуважения, чтобы попросить Константина уйти.

Спокойной ночи и прощай.

Он покосился на нее, словно собирался возразить, но быстро поцеловал в лоб и, насвистывая, ушел. Похоже, во время секса он не уловил ее мыслей об одиночестве. И уж точно не беспокоился о том, чтобы доставить ей удовольствие. Он беспокоился только о себе – Саттон это уже знала, но должна была получить еще одно доказательство.

Она прибралась, заварила мятный чай, чтобы утихомирить желудок,