Я не рассчитывала на воссоединение с семьей. Я искала отца, полностью отдавая себе отчет в том, что меня вряд ли примут с распростертыми объятиями. Обидное заявление Кэмпбелл не должно было меня задеть.

– Как ты могла так поступить с Уокером? – Я не позволила себе долго терзаться из-за ее язвительных слов. – Как ты могла…

– Он мой брат! – Кэмпбелл испепеляла меня взглядом, чтобы я даже не смела думать, что он и мой брат тоже. – Уокер – единственный во всем мире, кто любит меня, несмотря ни на что.

– И это дает тебе право морочить ему голову? – резко спросила я. – Повезло же ему. А Ник? – Я сделала шаг в ее сторону. – Ты знала его до того, как он начал работать в клубе? Ты специально пыталась охмурить его?

Она замешкалась с ответом буквально на секунду.

– Я же бессердечная стерва, – безразличным тоном заявила Кэмпбелл. – Чего еще от меня ожидать, верно?

Впервые я услышала в ее голосе отвращение к себе – похожие нотки проскальзывали у Уокера.

– У тебя нет никакого права жалеть себя, – сказала я. – Ты подставила Ника…

– Говори тише! – шикнула Кэмпбелл.

Еще чего. Если нас кто-нибудь подслушает, так тому и быть.

– Ты подставила Ника, обставив все так, будто это он украл ожерелье. И ты позволяешь Уокеру думать, что…

– Я не подставляю Ника! – Кэмпбелл сошла с крыльца. Она на секунду остановилась у края лужайки, но потом снова двинулась ко мне.

Я уже собралась поспорить, что отнекиваться тут бессмысленно, когда вдруг поняла, что она сказала.

– «Подставляю». В настоящем времени.

Она не отрицала, что подставила Ника. Она совершенно четко произнесла подставляю. Ее игры еще не закончились.

– Разве ты не достаточно натворила? – ошеломленно спросила я.

Кэмпбелл остановилась рядом. Ее лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от моего.

– Ник, – сказала она, сделав ударение на его имени, – не единственный, кого я подставляю.

И что это значит?

– Иди домой, Сойер.

Я стиснула зубы.

– Ты впутала меня во все это в день квеста.

Кэмпбелл закрыла глаза.

– Ну почему никто не может просто довериться мне?

Мой короткий смешок слегка взволновал Уильям Фолкнер.

– Ты серьезно? – Как истинная леди семейства Тафт, я не дала ей времени на ответ. – Уокер терзается угрызениями совести из-за того, что сделала ты. А Ник…

– Я делаю это ради Ника! – яростно выпалила она. – И ради Уокера!

Я кивнула:

– Ну да. И ты шантажировала Лили ради ее же блага.

Уильям Фолкнер подошла к нам и толкнула руку Кэмпбелл огромной головой. Я думала, что Эймс отдернет руку или вообще не обратит внимания на собаку, но она опустилась на колени и начала гладить Уильям Фолкнер.

– Мне нужна еще пара недель, – тихо сказала Кэмпбелл. – Потом можешь делать все, что хочешь.

Опасная и безжалостная Кэмпбелл Эймс, стоя на коленях, казалась еще меньше нашей собаки.

– Что изменят эти две недели? – Мне не хотелось спрашивать. Я уже достаточно помогла ей, но этот разговор с самого начала пошел не так.

И я до сих пор не воспользовалась клейкой лентой.

– Ты хочешь, чтобы я доверяла тебе? Так дай мне повод.

Кэмпбелл встала, но продолжала смотреть на собаку.

– Это не я сидела за рулем.

Мне пришлось прислушаться, но когда я разобрала слова, первое, что мне захотелось, – наорать на нее. Я устала от ее игр. Прежде чем закрыться от меня в сауне и оставить бегать голышом по спа-центру, она утверждала, что это ее вина, а не Уокера.

– Если не ты вела машину, – с нажимом спросила я, – и не Уокер, то кто?

Кэмпбелл долго молчала. Я начала думать, что не дождусь ответа. Но тут она произнесла:

– Наш отец.

15 апреля, 18:02

Маки не знал, что делать с пустой записью Уокера Эймса. То, что девушки ни разу не привлекались к ответственности, было неудивительно.

Родригез и О’Коннелл, должно быть, даже не удосужились проверить их в базе перед тем, как бросить его на растерзание этим волкам в перчатках.

И кстати… Маки повернулся, чтобы вернуться к камерам предварительного заключения. К этому времени девушки, вероятно, уже взломали замок. «Вполне может быть, – думал Маки, – что сейчас эти очаровательные во всех отношениях молодые люди танцуют вальс».

Или готовят заговор, подобного которому в этом полицейском участке еще не видели.

Он был уже на полпути к камере, когда услышал, как дверь в участок со скрипом отворилась. По мнению Маки, было всего два варианта: либо Родригез и О’Коннелл наконец сжалились над ним и вернулись…

Либо прибыл адвокат семьи Эймс.

Морально подготовившись, Маки развернулся к двери. Человек, стоявший на пороге, поправил галстук. Вернее, галстук-бабочку. Он был не старше честной компании, ожидавшей возвращения Маки, а над глазом у него красовался порез в форме полумесяца.

– Бун Мейсон, – представился парень. – Я никак не связан с Перри29. И пусть вас не вводит в заблуждение моя мальчишеская внешность.

Маки закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти.

– Я не подросток, – объявил парень в смокинге, и Маки еще ни разу не доводилось слышать, чтобы лгали таким жизнерадостным тоном. – Я адвокат. Отведите меня к клиентам.

Четыре недели назад

Глава 57

До нашего официального представления высшему обществу оставался всего месяц. Я увидела Лили, свернувшуюся калачиком на подоконнике с планшетом на коленях. После того как Кэмпбелл открыла правду – истинную правду – о том, кто сбил Кольта Райана, я рассказала кузине о событиях, из-за которых ее бывший парень покатился по наклонной.

Полтора месяца спустя Лили все еще не пришла в себя. Это был не первый раз, когда я замечала, как она украдкой смотрит старые посты в «Секретах». Но это был первый раз, когда я застала ее за просмотром последней публикации – фотографии Кэмпбелл.

– Он заставил меня причинить тебе боль. – Лили подняла взгляд от планшета, ее карие глаза всматривались в мое лицо. – Он – это сенатор, тебе – это Уокеру.

«Я не горжусь тем, что сделала со своим братом…» – Мне вспомнился наш разговор с Кэмпбелл в ту ночь, когда я перелезла через ворота особняка Эймсов. Потом были другие, но все они сводились к одному, совершенно четкому тезису: «Но я буду очень гордиться собой, когда растопчу отца».

– Он – это сенатор, тебе – это Уокеру, – повторила я. – Это лишь одна из интерпретаций.

«Может быть, я имела в виду Уокера. – Я помнила, как медленно искривились в улыбке губы Кэмпбелл. – А кому-то