В медицинской карте сына про необычное зачатие ни слова — Женька настояла, «чтобы не болтали. Да и ему самому знать незачем». Когда оформляли опеку и Таня подробно выспрашивала про все Митькины детские болячки, Максим про ЭКО тоже промолчал.

Но едва Садовникова с Митей прилетели из Калининграда, она сразу прискакала. И снова затеяла серьезный разговор.

Теннисный ее эксперимент дает потрясающие результаты. Митька — с минимальной подготовкой — два турнира подряд выиграл, и ему теперь в профессиональные спортсмены надо переходить, то бишь ежедневные многочасовые тренировки, а на соревнованиях и вовсе запредельные нагрузки.

— Ну и пусть тренируется. Мужик должен быть сильным, — пожал плечами отец.

Татьяна покосилась на брюшко самого Максима и продолжила:

— Когда мы получали медицинский допуск к турнирам, кардиологи докопались — сказали суточный мониторинг делать. Нашли в итоге минимальные отклонения, к обычным соревнованиям допустили. Но сейчас, когда физическую нагрузку надо в разы увеличивать, я беспокоюсь. У Мити — пока под вопросом — дефект межжелудочковой перегородки сердца. И высокий риск близорукости. А две эти болезни — именно когда они вместе — наводят на определенные размышления.

— Какие? — Максим, несомненно, смутился.

А она глаз с него не сводит:

— Скажи, пожалуйста: твой сын на свет точно естественным путем появился? Или вы ЭКО делали? Именно у детей из пробирки как раз очень высокий риск по двум этим заболеваниям.

Максим опешил:

— Да ладно! Нам врачи гнали: ничем от других детей не отличаются! Даже более здоровые!

— Значит, все-таки ЭКО, — тяжело вздохнула.

— А Митька? Митька-то болен?!

— Пока нет. Но надо тщательно контролировать. Жаль, ты мне раньше не сказал.

* * *

Женя снова — теперь с того света — доказала Богатову, как она не проста.

Денис опешил от новости, что Митя, оказывается, на свет явился с помощью ЭКО. И что у Жени имелись проблемы по женской части. А ведь встречались, общались — в том числе после ее замужества и рождения сына. Но молчала, обо всем молчала!

— Максим говорит, у нее какое-то воспаление было. Вероятно, придатков. Но она терпела и не лечилась, — рассказала ему Татьяна.

Богатов задумался:

— А ведь да. Однажды пришлось нам две недели в гестхаусе просидеть, в Тибете. Ночи холодные, пол земляной, отопления, понятно, не предусмотрено. Женька тогда простудилась, но как-то странно. Щеки горели, видно: температура. Но ни насморка, ни кашля. И жаловалась, что живот болит — хотя без рвоты или поноса. Я уговаривал все бросить, вернуться к цивилизации, пойти к врачу. Нет, отказалась категорически. Уверяла: чувствует себя в целом прилично, так, небольшая хандра. Градусника у нас не было, но, по ощущениям, температура не выше тридцати восьми. Да и активная была, никакой особой слабости или одышки.

— Ну вот, очень похоже, — кивнула Татьяна. — Когда воспаление придатков, по симптомам — общее недомогание, тянущие боли внизу живота, температура до критических цифр не поднимается. И мгновенные осложнения редко случаются. Зато потом — очень часто непроходимость маточных труб из-за спаек.

— Ох, героиня моя… — с тоской протянул Денис.

— Динь, — мягко произнесла Татьяна, — но тогда ситуация меняется. И мы больше не можем смеяться над Митей, когда он утверждает, будто Максим — ему не отец. Как сам считаешь? Когда Женя осознала, что ее путь — только через ЭКО, могла она захотеть, чтобы ребенок у нее родился не от заурядного и не слишком приятного человека? Могла захотеть особенного? Гениального?

— Мне кажется, нет, — твердо ответил. — Женька всегда говорила: семья — святое. У ребенка должны быть родные — отец и мать. Те, кто зачал, родили и вместе воспитывают.

— Слушай, но она ведь именно тебя идеальным отцом считала, сам рассказывал, — вкрадчиво сказала Таня. — Может быть, Женя…

— Как любовница Бориса Беккера, тайно мою сперму собирала? — перебил. — Исключено. Да и не было у нас интимных отношений после того, как она замуж вышла.

— Все равно: я хочу знать точно. Максим назвал клинику, где они ЭКО делали. «Ваш идеальный ребенок» — как-то очень в тему звучит, согласись. Давай попробуем выяснить: вдруг они там, помимо обычных услуг, еще и гениальных детей на заказ производят?

— Тань, прямо совсем фантастика. Неужели ты веришь в эту детскую болтовню про гибридов?

— Не верю. Но Валерочка мне всегда говорил: когда два случая — может быть совпадением. А если три — то, скорее всего, это система. Альбина, Лиза, Митя. Все трое зачаты не в спальне. И все трое — показывают очень серьезные результаты. Ладно, Лизу отец с пеленок приучал к теннису. Но что Альбина, что Митя — самородки, совсем не из спортивных семей. Разве не интересно тебе выяснить, нет ли тут связи?

— Ох, Таня. А если мы действительно что-то накопаем? Знания — не всегда во благо.

— Но детей все равно не остановить. Митя требует точно установить, кто его отец. Лиза тоже со своей идеей про мутанта никак не может успокоиться. И Митяй за нее просит, и она сама мне звонила. Говорит, если вопрос в деньгах, то со своих будущих гонораров со мной рассчитается. Готова расписку написать.

— Детский сад.

— Там действительно тест недешевый. Но если девочка волнуется, разве сложно ей помочь? И с Митиными расспросами покончим раз и навсегда.

* * *

Гай по-прежнему категорически возражал, чтобы Лиза общалась с Митей. Причем речь не только об отмене совместных тренировок — повидаться с другом и сувенир из Калининграда получить тоже запретил.

— Почему? — возмутилась девочка.

— Потому, — отрезал. — Я сказал нет, значит, нет.

Но Митя все равно горел желанием передать подруге подарок — лично выбрал для нее фигурку изящной теннисистки из янтаря. Лиза, в свою очередь, мечтала поскорее сделать генетический тест — «если твоя тетя Таня меня не кинет, конечно».

— Мы ведь ее не кинем? — серьезно спросил Митя.

Садовникова успела проконсультироваться с юристом, посоветовалась с Валерочкой. Брать ДНК-анализ у ребенка без согласия его родителей, безусловно, деяние незаконное. Однако статья о нарушении неприкосновенности частной жизни в Уголовном кодексе не выглядела слишком угрожающей — штраф до двухсот тысяч рублей, при самом неблагоприятном раскладе — лишение свободы на срок до двух лет.

— Мы Лизу не кинем. Но я боюсь, что она может проболтаться. Возьми с нее слово, что обязательно будет молчать. Иначе у меня возникнут неприятности. Лиза несовершеннолетняя и человек мне полностью посторонний. Я не имею права ее генетический материал на анализ сдавать.

— А если выяснится, что она правда гибрид?

— Тогда, я думаю, судить будут