Наконец прозвучали заветные слова:

— Гейм, сет, матч и титул Сараговец — Сизов.

— Падай на корт! — весело приказала Альбина.

— Упаду. Но не сейчас. А когда мы и в Турции всех сделаем, — улыбнулся в ответ Митя. — Или нет, лучше на юниорском Австралиан опен.

Теперь не сомневался — сделают. И, вероятно, на взрослых турнирах он тоже будет побеждать.

За что, от кого этот дар? У него, как и у Альбины, неведомый талантливый отец? Или он действительно — теннисный монстр из пробирки?!

* * *

Во время матчей сына Садовникова — как положено новообращенной теннисной маме — всегда нервничала. Но сегодня — пусть игра самая главная, финал — особо волноваться не пришлось. Митя с Альбиной буквально парили — и над кортом, и над своими соперниками.

Сараговец сама села рядом и старательно делала вид, будто вчера ей не хамила. Любезная, милая, веселая. Постоянно хвалила Митю, пыталась выяснить: в кого он такой? Расспрашивала: есть ли в семье спортсмены?

— А у вас есть? — перевела разговор Садовникова.

— Лично я всегда освобождения от физкультуры выспрашивала, — улыбнулась Сараговец. — Но Альбинин отец — вероятно, побеждать умеет.

— Что значит «вероятно»? — Тане было интересно: скажет ли правду.

Амелия спокойно отозвалась:

— Ее отец — мастер спорта, точно не знаю какого. Я родила Альбину от анонимного донора. В клинику ездила. К вам в Москву. Про биографию и личные качества в досье минимум. Я выбирала по наитию. А сейчас смотрю на Митю, и мне иногда кажется: они от одного отца!

Садовникова, конечно, ответила, что папа у мальчика — «естественный» и официальный.

Но у самой сразу в голове — вечные Митькины сомнения. Сын искренне верит: Максим ему не родной.

И вдруг — ослепительная, молниеносная мысль.

Ладно, Богатов не врет. Он действительно Мите не отец. Но Женя-то Сизова — женщина во всех смыслах необычная. Могло так быть: вышла она замуж за никчемного-заурядного. Но сына хотела — лучшего в мире. Поэтому папу своему ребенку — тоже выбирала? Как и Амелия Сараговец?

* * *

Юра Пашников за свою жизнь поднаторел в мелких хитростях, но никогда прежде не совершал подлостей. По отношению к друзьям — предательница Леночка не в счет.

И что верный приятель Денис Богатов считает, будто присвоил он калининградский клад, очень задело. Но иных причин — почему Денис подключил к его поискам своего могущественного «тестя» — Юра не видел.

Ему самому казалось: с немцем Ханс-Йоргом и усадьбой «Альтхов Рагнит» что-то нечисто. И когда понял, что друг во всем винит его, стало ясно: жить с этим нельзя.

Резо — кто придумал и организовал всю комбинацию с исчезновением — предупредил строго: никаких связей с прежним окружением, иначе вся операция прахом. Исключение сделали лишь для Глеба, проверенного юриста. Но тут выхода другого не имелось — в его руках оставались деньги за квартиру на Патриках, и Пашникову обязательно было нужно средства получить. Общались они с юристом крайне осторожно, исключительно через даркнет. И — как гарантировал Юра Резо — только по делу.

Но сейчас он не удержался. Долго думал над текстом и составил следующее письмо: «Глеб, свяжись с моим другом Денисом Богатовым. Очень осторожно. Только личная встреча. И передай ему: я все-таки смог найти свой сундучок. Когда-нибудь встретимся, расскажу, что и где откопал. История чрезвычайно занимательная. Но нашел я клад точно не в Калининграде. Так что пусть ищет других, кто его обманул. А я своих друзей не кидаю».

* * *

Максим — если кто вдруг интересовался — всегда отвечал: они с Женькой «залетели» случайно. Незачем кому-то знать, что жена у него хворая. Да и вообще ни к чему о трудностях с зачатием болтать. Когда пара забеременеть не может, и на мужчину ведь подозрение падает: вдруг в нем корень зла?

Поначалу — месяца три — они пытались традиционным путем. Но ребенка не случилось.

Максим предлагал спокойно «работать» дальше, тем более и врачи говорят: организмы поначалу друг к другу притираются и волноваться надо начинать, только если и через год беременность не произойдет.

Но Женька никогда его особо не слушалась и сейчас тоже поступила по-своему. Отправилась втайне от мужа обследоваться и огорошила:

— Не смогу я сама забеременеть. Трубы непроходимы.

Он опешил:

— Это что значит?

— Простудилась. Когда-то давно. И не понимала даже, что болею. Сам знаешь, я особо к себе не прислушиваюсь. Ну, тянуло немножко внизу живота, температура, по ощущениям, небольшая — я не мерила. Через пару недель все само прошло. А сейчас сделали исследование — там спайки. В обеих маточных трубах.

— А прочистить их как-то можно? «Тиретом», допустим, или ершиком? — пошутил грубо.

— Пытались уже, — ответила сухо. — Очень болезненная, чтоб ты знал, процедура. ГСГ называется. Но оказалось, процесс застарелый. Так что не получилось.

— И чего, ты теперь родить не сможешь?

— Да смогу, не волнуйся. В остальном — организм здоровый. Забеременеть только не получится — обычным путем. Надо ЭКО делать.

Идея Максиму не понравилась. Одно дело, когда ребенок в любви зачат, и совсем другое — собирать сперму в баночку. Да и дорогое удовольствие, если за свой счет, а ждать полгода в очереди и делать по государственной квоте «неизвестно где» Женька не захотела. Клинику выбрала, конечно, самую пафосную — «на потомстве экономить нельзя».

Максим опасался, что «медицинское зачатие» будет проходить в присутствии докторов, но для него, мужчины, все оказалось достаточно комфортно — всего лишь явиться в день Х, пройти в уединенную комнатку, полистать журнальчики, посмотреть соответствующий фильм и сдать медсестре «продукт». А Женьке — целую операцию делали, с общим наркозом (доставали яйцеклетки). И две недели до того она сама себе уколы фигачила, таблетки пила горстями.

Максим ворчал:

— Захимиченный будет ребенок. Или вообще дебил.

Но врач и сама Женька уверяли: препараты безопасные. Нужны для того, чтобы не одна яйцеклетка созрела, а несколько.

— Зачем нам несколько? Двойню, что ли, хочешь? — испугался.

— Так всегда двоих подсаживают. На случай, если один не приживется. А остальных — замораживают. Вдруг мы через несколько лет еще детей захотим?

Ему совсем не по душе ни двойня, ни тем более «мороженые» дети.

Но спорить с Женькой бесполезно, давно понял.

Оплодотворение, сказал врач, прошло хорошо. Супруге подсадили двух эмбрионов — прижился в итоге один. Остальных отправили в криобанк.

Когда Женя скончалась, Максиму из клиники звонили. Предлагали пожертвовать их зиготы бесплодным парам. Он категорически отказался — зачем надо, чтобы у Митьки