– Что вы хотите этим сказать, Александр Кузьмич? – растерянно поинтересовался Филиппов.

– Я хочу напомнить, что у трактора Петерсон лежал, как вы все помните, без своего рюкзака. В палатке ранца тоже никто не находил. Правда, Галина Васильевна?

– Да… никаких сумок и рюкзаков я в его «хатке» не видела… – растеряно побожилась повариха, прибиравшая палатку датчанина к ожидающемуся прилету столичных следователей.

– На теле ключа тоже не было. Я правильно говорю, Деев?

– Совершенно верно: ни кольца, ни ключа, – подтвердил врач.

– Ну, вот, товарищи… Я вас еще раз категорически поздравляю с новым, так сказать, «счастьем»: кроме гибели иностранного гражданина, и кражи его личных вещей, мы имеем вдобавок похищение ценного исторического артефакта и ключа от загадочного спецкойненера. Что в нем, я лично не знаю. Но храниться, судя по тону телеграммы, в нем что-то очень ценное, – огорошил всех Федорчук.

– Все. Это – конец… – Филиппов обреченно опустил голову на стол и с силой обхватил ее крепкими руками.

– И еще чуть-чуть красок в палитру нашей арктической трагедии. Как оказалось, наш Пэр Петерсон рыцарь какого-то древнего ордена и чуть ли не родственник самой датской королевы. Понимаете, какой оборот получает наш «несчастный случай»? Улавливаете градус настроения? – вопросительно подытожил свой спич Федорчук.

– Катастрофа… – Филиппов, бледный как парафиновая свеча, медленно выпрямился и отрешенно обвел взглядом полярников. – Хана всему…

– Стоп! Стоп! – взял вновь слово Агатин. – Без паники! Еще не все потеряно…

На сыщика посмотрели, как на полоумного.

– Я призываю виновника или виновников этих краж сдать все незаконно присвоенные вещи и спасти честь экспедиции. Даю слово, это «происшествие» останется между нами. Никаких объяснительных, протоколов и тому подобного…

– Клянусь, просто спишу на «берег» и все, – обнадеженно обратился к собравшимся Николай Филиппов.

– Обещаю: я тоже никаких репрессивных действий предпринимать не буду, – дал свои гарантии Федорчук.

Ответом на призывы к совести стала очередная безмолвная пауза.

А потом встал Герман Канев и сказал:

– Кольцо и ножик у меня …

– Ах, ты сука! – выругался радист…

– …Не сдержался я, братцы, простите… Деду хотел памятник справить…, – тракторист умоляюще обвел взглядом столовую и разрыдался.

Взаперти

После признания Германа в столовой едва не случилась драка. Радист бросился к трактористу, чтобы набить морду. Женская половина, ведомая поварихой Галиной, туту же вступились за мародера-неудачника и пыталась оправдать его «минутную» слабость бедным сиротливым детством, прошедшим под опекой единственного пожилого родственника.

Агатин, Филиппов и Федорчук вмешиваться не стали. Они отошли к дверям камбуза, обменялись короткими фразами, и пришли к выводу, что еще какое-то время жители Ледовой базы должны оставаться в столовой, а их «боевая тройка» отправится на осмотр палаток и поиск похищенных вещей.

Генрих предложил взять с собой еще и Канева. Во-первых, логично начинать обыск с палатки трактористов. И уж лучше сразу получить от горе-воришки кольцо и кинжал, чем самим рыться в его пожитках. А во-вторых, бульдозериста в любом случае надо изолировать от разгоряченной толпы.

Старшей на камбузе оставили завпищеблоком Галину Семутенко, а для пущей гарантии еще и закрыли двери с внешней стороны на штатный навесной замок.

… В палатке трактористов царил беспорядок. Авральные подъемы по непогоде, ежедневное обслуживание дизельной техникой, да и сами привычки редко живших нормальным бытом мужчин, обусловили полный кавардак в их жилище.

Украденные перстень и кинжал Герман хранил в старом ящике ЗИПа. Обернутые в промасленную ветошь, они лежали под тяжелыми ключами, отвертками, гайками и болтами.

– Гера, – обратился к трактористу Федорчук. – Ты сделал первый шаг к тому, чтобы спасти свою задницу от тюряги и честь нашей команды от вечного позора. Но для полного счастья нам не хватает еще и ключа от контейнера. Где он?

– Клянусь, Александр Кузьмич, это – все, что я взял… Алекс побежал вас звать на помощь, а я смотрю, поблескивает что-то из рюкзака. Открыл – там кинжал этот треклятый. Ну, я и не сдержался… А потом еще и кольцо это. Глянул на него – блестит, переливается и манит, манит…

– Где ранец Петерсона? – поинтересовался Агатин.

– Я его в кабине бульдозера под сидением спрятал.

– Зачем?

– Ну, чтобы, в случае чего, все подумали, что он свои манатки по дороге потерял…

– Ага, и вдобавок сам снял с руки любимое кольцо и вышвырнул в сугроб… Дурак, ты Гера, – снисходительно обругал своего подчиненного Федорчук. – Истинный Бог – дурак…

– Ладно уж, пошли к трактору – покажешь где все лежит, – поторопил всех приободрившийся Агатин.

Помимо документов, наличности и нескольких пластиковых банковских карт, в походной сумке нашлось письмо главы датского парламента на имя руководителя Географического общества, а также записная книжка и переведенная на родной язык Пэра книга «Поход Седова». Ключа нигде не было.

От мимолетного воодушевления у старых и нового руководителей экспедиции не осталось и следа. Драгоценные кольца и кинжалы – это всего лишь красивые цацки, мелкая уголовщина. А вот за возможный несанкционированный доступ к содержимому окутанного пеленой тайны спецконтейнера, если такое произойдет, членов экспедиции будут таскать на дознания годами.

Рюкзак со всем его содержимым Генрих изъял. Чуть позже, по итогам осмотра всех палаток и служебных помещений, к нему и личным вещам Петерсона добавились походный дневник экспедиции, журнал радиосеансов и телеграмм, а также записные книжки членов экспедиции.

В радиорубке «досмотрщиков» ожидала еще одна важная находка. Точнее, сообщение. Дежурный диспетчер норвежской спасательной службы прислал факс, в котором сообщалось, что в 23:13 он получил сигнал «SOS» со спутникового телефона Петерсона. Как говорилось в тексте, все попытки связаться с абонентом, чтобы уточнить ситуацию, успеха не имели. Норвежцы установили, что звонок был выполнен с русской Ледовой базы и вышли на связь с научным руководителем экспедиции – Николаем Филипповым. Тот успокоил спасателей, что в лагере все в порядке, и те тревожный вызов обнулили.

«Значит в начале двенадцатого Пэр еще был жив. Жив, но не в состоянии говорить или писать текстовые сообщения. А это значит…» – докрутить мысль не дал Федорчук:

– Николай, что ж ты так?

– Да, кто же мог знать, Кузьмич, что это замерзающий Петерсон!? Весь лагерь от праздника гудел. Я и подумал, что этот «SOS» – чья-то пьяная шутка.

– Эхе–хе… Сколько же раз я зарекался водку в экспедицию не брать! – осекся Федорчук, попытавшись