Небольшой домик в окрестностях Аркашона, в прелестной деревушке Мулло, где сосны спускаются прямо к берегу залива.

Вероника сидит в саду. Неделя отдыха и счастья вернула свежесть ее прекрасному лицу и усыпила дурные воспоминания. Она с улыбкой смотрит на сына, который, стоя неподалеку, слушает и расспрашивает дона Луиса Перенну. Иногда она бросает взгляд на Стефана, и в их глазах вспыхивает нежность.

Видно, что между ними, благодаря привязанности, которую оба они испытывают к мальчику, образовались тесные узы, делающиеся еще крепче от тайных мыслей и еще неявных чувств молодых людей. Ни разу не напомнил ей Стефан о признаниях, сделанных им в подземелье под Черными Песками. Но Вероника о них не забыла, и глубокая признательность, питаемая ею к воспитателю сына, смешивается у нее в душе с особым волнением и трепетом, в которых она безотчетно находит некое очарование.

Дон Луис, уехавший поездом в Париж вечером того же дня, когда «Хрустальная Пробка» доставила всех в домик в Мулло, сегодня утром неожиданно появился к завтраку вместе с Патрисом Бельвалем; они уже час сидят в саду в качалках, а мальчик, весь раскрасневшийся от волнения, без устали засыпает вопросами своего спасителя:

– И что вы тогда сделали?.. Но как вы узнали?.. А что навело вас на этот след?..

– Милый, – замечает Вероника, – ты не боишься надоесть дону Луису?

– Ничуть, сударыня, – отвечает дон Луис, который встал, подошел к Веронике и говорит так, чтобы ребенок не услышал. – Франсуа мне вовсе не надоел, я даже хочу ответить на все его вопросы. Но признаюсь, порой он ставит меня в тупик, и я боюсь совершить какую-нибудь оплошность. Скажите, что из всей этой драмы ему доподлинно известно?

– Все, что известно мне, кроме, разумеется, имени Ворского.

– Но о роли Ворского он знает?

– Знает, но в несколько смягченном виде. Для него Ворский – это беглый военнопленный, который наслушался легенд о Сареке и, чтобы завладеть Божьим Камнем, принялся претворять в жизнь пророчество, касающееся этого камня. Несколько строк из него я скрыла от Франсуа.

– А насчет роли Эльфриды? О ее ненависти к вам? О ее угрозах в ваш адрес?

– Зайди у нас с Франсуа разговор об этом, я сказала бы, что это – слова безумной женщины, смысла которых я сама не понимаю.

Дон Луис улыбнулся.

– Объяснение несколько неполное, – заметил он. – Мне кажется, что Франсуа прекрасно понимает: некоторые фрагменты драмы должны остаться и останутся для него тайной. Главное, чтобы он не узнал, что Ворский – его отец, не так ли?

– Он этого не знает и никогда не узнает.

– Но тогда – именно к этому я и клоню – чье имя он будет носить?

– Что вы хотите этим сказать?

– Чьим сыном будет он себя считать? Вы ведь не хуже меня знаете, что с точки зрения закона дела обстоят следующим образом: четырнадцать лет назад Франсуа Ворский вместе с дедом утонул во время кораблекрушения. Сам Ворский тоже мертв, год назад он якобы погиб от руки друга. С точки зрения закона ни тот ни другой вообще не существуют, ведь так?

Вероника улыбнулась и покачала головой:

– Так, и что делать – я не знаю. Положение кажется мне безвыходным. Однако все обойдется.

– Почему вы так думаете?

– Потому что вы здесь.

Теперь пришла очередь дона Луиса улыбнуться.

– Тогда что за резон мне что-то делать, принимать какие-то меры? Все устроится само собой. Так чего ради волноваться?

– Но разве я не права?

– Правы, – уже серьезно ответил он. – Вы так настрадались, что не должны испытывать никаких огорчений. И отныне их у вас не будет, клянусь вам. Итак, вот что я вам предлагаю. Вы когда-то против воли отца вышли замуж за очень дальнего родственника, который впоследствии умер, оставив вам сына Франсуа. Ваш отец, чтобы вам отомстить, похитил этого сына и увез его на Сарек. Поскольку ваш отец мертв, род д’Эржемонов угас, и ничто больше не напоминает вам об обстоятельствах вашего замужества.

– Но имя-то мое остается. Ведь в книге записи актов гражданского состояния я записана как Вероника д’Эржемон.

– Ваша девичья фамилия будет скрыта под той, что вы приняли после замужества.

– Под фамилией Ворская?

– Нет, поскольку вы были замужем не за господином Ворским, а за родственником, которого звали…

– Которого звали?..

– Жан Мару. Вот заверенная выписка из вашего свидетельства о браке с Жаном Мару, что внесена в книгу записи актов гражданского состояния, а вот другая выписка.

Вероника ошеломленно глядела на дона Луиса.

– Но почему?.. Почему именно это имя?

– Почему? Потому что ваш сын не должен зваться ни д’Эржемоном, чтобы не вспоминать о прошлом, ни Ворским, чтобы не вспоминать имя предателя. Вот его метрика – Франсуа Мару.

Смутившись и покраснев, Вероника повторила:

– Но почему вы выбрали именно это имя?

– Мне показалось, что так будет удобнее Франсуа. Это фамилия Стефана, рядом с которым Франсуа еще долго жить. Можно говорить, что Стефан – родственник вашего покойного мужа, это объяснит вашу с ним близость. Таков мой план. Будьте уверены, он не таит в себе никаких опасностей. Когда человек оказывается перед лицом такой неразрешимой и тягостной ситуации, как ваша, приходится прибегать к не совсем обычным средствам и радикальным мерам – признаюсь, не очень-то законным. Я сделал это без зазрения совести, поскольку в моем распоряжении оказались средства, недоступные другим. Вы меня одобряете?

Вероника кивнула:

– Да, конечно.

Дон Луис привстал.

– Впрочем, – добавил он, – если какие-нибудь неудобства и возникнут, то будущее все уладит. Достаточно, к примеру, – с моей стороны не будет, надеюсь, нескромным намекнуть на чувства, питаемые Стефаном к матери Франсуа? – достаточно, если в один прекрасный день из здравого смысла, из признательности мать Франсуа решит отдать должное этим чувствам. Как в таком случае все упростится для Франсуа, если он уже будет носить фамилию Мару! Как легко тогда прошлое канет в вечность – и для окружающих, и для Франсуа: никто не сможет проникнуть в стертую из памяти тайну, ничто не будет напоминать о ней. Мне казалось, эта причина тоже довольно важна. Я счастлив видеть, что вы разделяете мое мнение.

Дон Луис поклонился Веронике и, исчерпав свои доводы и не подавая вида, что заметил смущение молодой женщины, вернулся к Франсуа и воскликнул:

– Вот теперь, малыш, я весь в твоем распоряжении! И раз ты хочешь, чтобы все было разъяснено, вернемся к Божьему Камню и бандиту, так страстно к нему стремившемуся. Да-да, к бандиту, – повторил дон Луис, решив, что теперь нет причин не говорить о Ворском со всей откровенностью. – Он – самый страшный из всех бандитов, встречавшихся мне до сих пор, поскольку верил в свою миссию. Короче, он был больной, безумный…

– Прежде всего, – отозвался Франсуа, – вот чего я не понимаю: вы прождали целую ночь, чтобы его схватить, а он вместе с сообщниками спал тем временем под Дольменом Фей.

– Прекрасно, малыш! – засмеявшись, воскликнул дон Луис. – Ты попал в самое слабое место! Ведь поступи я так, как ты предлагаешь, драма закончилась бы часов на двенадцать раньше. Да только вот удалось бы нам тебя освободить? Сказал бы бандит, где ты спрятан, или нет? Я не думаю. Чтобы у него развязался язык, нам нужно было «довести его до кипения». Нужно было его ошеломить, измучить беспокойством и страхом и с помощью тысячи доказательств внушить ему, что он проиграл окончательно и бесповоротно. Иначе он бы молчал, и нам, быть может, не удалось бы тебя отыскать. И потом, тогда у меня еще не было четкого плана, я не очень-то знал, как повести дело дальше, и лишь гораздо позже мне пришло в голову не подвергнуть его жестокой пытке – нет, на это я не способен, – а привязать к дереву, на котором он собирался умертвить твою мать. Я был в смущении, я колебался и в конце