Ему было жаль, что так вышло. Птаха всегда была слегка тронутой, разве что после лечебницы в Грейлингуэлле на какое-то время пришла в себя, однако вреда от нее никогда никому не было.

Он взглянул на свои ободранные костяшки пальцев. А не мог ли Уайт иметь к этому какое-то отношение? Он ведь был там, под дождем, той ночью. Учитывая то, что Джозеф теперь знал о нем, вполне возможно. И Гиффорд тоже там был, что еще подозрительнее. Вера не могла пролежать в воде неделю, это очевидно, и если ее прикончили в ту ночь, то где держали тело? И если это не связано с Гиффордом, то как она оказалась так близко к Блэкторн-хаус? Концы с концами никак не сходились.

Джозеф выпустил в воздух последнее кольцо дыма и погасил сигарету. Затем откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и попытался уснуть.

Через несколько секунд глаза его распахнулись.

Кто-то ходил в зале для чистой публики внизу. Джозеф тут же вскочил на ноги. Сторожем он не нанимался, но Пайн разрешил ему спать здесь в обмен на то, что он будет присматривать за помещением, пока не найдет другую работу.

Теперь до него донесся безошибочно узнаваемый звук стакана, снятого с полки над насосами. Вряд ли грабитель стал бы околачиваться по бару в поисках выпивки. Джозеф неслышно прокрался по половицам и вниз по лестнице – босиком, держа ботинки в руках. Задержался у подножия лестницы только на минуту, чтобы снова обуться.

В свете луны Джозеф увидел, что никаких признаков взлома на входной двери нет. Все окна закрыты; вроде бы ничего не сломано и не повреждено. Единственным звуком, который он слышал, был стук дождя по стеклу – словно мелкие камешки бросают.

Джозеф протянул руку и, не показываясь из укрытия, толкнул дверь. Ничего. Он выпрямился и заглянул в комнату.

У стойки стояла одинокая фигура со стаканом в руке.

Джозеф с облегчением вздохнул и вошел в салон.

– Все в порядке, сэр?

Кроутер не оглянулся.

– Где вас весь день носило, Джозеф?

– Извините, – сказал он, удивленный недружелюбным тоном Кроутера. – Я не знал, что я вам нужен.

– Важная работа?

– Работа, за которую платят. Неподалеку от Апулдрама, – сказал Джозеф: он не видел необходимости что-то скрывать. – Помогаю одной леди с переездом в новый коттедж.

– Леди? Как ее зовут?

– Не знаю, – ответил Джозеф, глядя Кроутеру в глаза. – Разговор об этом не заходил, а я не спрашивал.

Он наблюдал за тем, как Кроутер допивает последний глоток, идет за стойку и наливает еще стакан.

– Почему вы, Джозеф? Как она узнала о вас?

Джозеф помолчал.

– Точно не знаю, мистер Кроутер. Частная рекомендация, должно быть. – Он прищурил глаза, не понимая, что происходит и почему Кроутер, обычно любезный, сегодня в таком гневе. – Что-то не так с моей работой, мистер Кроутер? – спросил он. – Все, что вы просили меня сделать, я сделал.

Кроутер глотнул из стакана.

– Вы знаете, где доктор Вулстон? Выяснили что-нибудь?

– Никто не знает. Ни тот малый, его клерк, ни кто другой.

Кроутер продолжал тем же усталым голосом, будто Джозеф ничего не говорил:

– И вы не знаете, почему наш приятель Пенникотт без конца что-то вынюхивает?

– Пенникотт? – искренне удивился Джозеф.

– Да, Пенникотт. Сегодня днем он был в Блэкторн-хаус. Что вы могли бы заметить сами, если бы следили за домом, а не обдирали какую-то таинственную леди в Апулдраме. – Он выдержал паузу. – Очевидно, выясняет, где находится доктор Вулстон. Пирс сообщил о его исчезновении.

У Джозефа чуть сердце не выскочило, хотя голос остался ровным.

– Да?

– Это все, что вы можете сказать, приятель? – В полумраке бара Джозеф ощутил всю силу гнева Кроутера. – Советую вам говорить правду. Джозеф, вы знаете, куда подевался доктор Вулстон?

Джозеф сумел выдержать его взгляд.

– Нет, сэр. Не видел его с тех пор, как он ушел со старой соляной мельницы в среду днем.

– Он сказал, куда направляется?

– Нет.

– А Гиффорд? Вы выяснили что-нибудь о его местонахождении?

Джозеф нахмурился.

– Вроде бы его дочь сказала, что он отдыхает после болезни где-то у друзей?

Кроутер рассмеялся.

– И вы поверили? Одним словом, в итоге, несмотря на весьма щедрое вознаграждение, вы так и не сумели ничего выяснить.

Джозеф почувствовал, как в нем вспыхнул гнев, однако сумел придержать язык.

Кроутер осторожно поставил стакан на стойку.

– Я хочу знать, где Вулстон. Я хочу знать, где Гиффорд. Понимаете?

– Да, сэр.

Кроутер повернулся и вышел. Джозеф слышал, как открылась и снова закрылась дверь гостиницы. Он глубоко с облегчением вздохнул. Впервые его охватило дурное предчувствие, заставлявшее усомниться, правильно ли он поступает. А что было бы правильно?

Грегори Джозеф задумался еще на мгновение, а затем отогнал от себя укоры совести. Что выгодно, то и правильно. По этой философии он жил уже давно, и в целом она недурно ему служила. Заботься о себе любимом, а другие пусть сами о себе позаботятся.

Но, поднявшись наверх, он понял, что что-то изменилось.

Глава 38. Блэкторн-хаус. Фишборнские болота

Три часа утра.

Конни сидела все в том же кресле, слушая, как дождь барабанит в окно. Тяжелый, нестихающий, равномерный. Ветер выл, налетал порывами и свистел в трубе, нагоняя в гостиную холод и сырость. Серебристый полумесяц бросал призрачный свет на бурную воду, бегущую в ручей с приливом.

Конни окинула комнату взглядом. Дэйви спал, свернувшись калачиком на диване и закрыв лицо тонкими руками. Мэри дремала на стуле с прямой спинкой возле кушетки, на которой тихо и мирно лежал Гиффорд. По крайней мере, на какое-то время он освободился от тревожного, мучительного прошлого.

Конни вытянула шпильки из прически и распустила волосы. Хотелось отдыха, но беспокойные мысли не давали покоя. К тому же ей было зябко, хотя она подозревала, виной тут не температура в комнате: холод идет изнутри. Мэри разожгла огонь в камине, но он уже давно погас.

Конни прислушалась и услышала отдаленный раскат грома. Дождь усилился, сильный порыв ветра ударил в угол дома, отчего он, кажется, заскрипел и закачался. Вдалеке, над морем – вспышка молнии.

Конни ждала, когда же ночь откроет свои тайны. Пыталась услышать разгадку того, что кроется в темноте.

* * *

В полусне к ней вновь пришел тот кошмар, который уже раза два посещал ее в прошлом. Только теперь она знала, что это был не кошмар. Не игра воображения. Это была правда, воспоминание о чем-то ужасном и реальном, чему она стала свидетельницей.

Белая кожа, синие губы, волосы цвета осени