— У него был при себе перстень? Он забрал его перед уходом.

Единственный глаз Доносо впился в нее, как кинжал. Она не боялась оплеух — ей нужно было узнать как можно больше о смерти Диего: эти сведения могли помочь ей в поисках сестры.

— Нет, не было. Единственное, что у него было, — это дырка в животе. Понимаешь, что это значит? Это значит, что человек медленно истекал кровью. Некоторым везет, и они сразу теряют сознание от боли, но мы не знаем, повезло ли Диего.

— Ты не хочешь выяснить, кто убил твоего друга?

А Диего действительно был его другом, Лусия видела это по горестному выражению лица одноглазого.

— Это все из-за перстня, — сказала она.

— Это все из-за тщеславия! Вот что убило Диего. Он воображал, что справится с тем, что сильнее его. Сильнее любого из нас. Этот перстень не для таких, как мы, понимаешь, соплячка?

Лусия тоже ненавидела перстень. Если бы можно было повернуть время вспять, она даже не взглянула бы на ту балконную дверь на Каррера-де-Сан-Херонимо, не стала бы обворовывать мертвого священника, а значит, не наткнулась бы на футляр с перстнем. Она успокоила бы испуганную сестру каким-нибудь другим подарком: сучком или камешком необычной формы, красивым опавшим листом. И Клара была бы сейчас рядом. Но оглядываться назад и мысленно переписывать прошлое бесполезно. Время течет в одном направлении. И Лусия не будет стоять на месте, она не сдастся, как сдался одноглазый.

— Мне придется уйти отсюда? Но мне некуда деваться.

Как эгоистично было думать о своем благополучии: похоже, в такой момент… Кажется, девчонку больше беспокоит, что будет с ней, чем смерть Диего. Наверное, она права: зверей на свете много, и она — из их числа. Бедность, неустроенность, несчастья любого превратят в бесчувственное животное, отнимая последние крохи человечности.

— Квартира оплачена на две недели вперед. Можешь остаться здесь на несколько дней, а там будет видно.

— И ты меня не арестуешь?

— Вообще, взять бы тебя за ухо да оттащить к суперинтенданту. И пусть тебя казнят на площади Себада, но…

Доносо опустился в кресло, в котором всегда сидел Диего, и некоторое время рассеянно двигал челюстями, как старик, которому трудно жевать.

— Черт бы меня побрал. Я дал Диего слово. Обещал, что не стану тебя ловить… Надо бы забыть об этом обещании, ведь его нет в живых и он не сможет меня упрекнуть, но… я не из тех, кто предает друзей.

— Расскажи мне все, что тебе рассказывал Диего.

Доносо снова уставился на Лусию единственным глазом, удивленный ее наглостью.

— Диего попросил бы тебя о том же.

— Ты-то откуда знаешь, о чем он попросил бы?

Внезапно одноглазый стукнул кулаком по столу и разрыдался. Лусия никогда не видела, как плачет мужчина, тем более такой свирепый, с черной повязкой на глазу и с торчащим из-за пояса кинжалом. Наконец полицейский справился со слезами, обернулся к Лусии и со вздохом кивнул:

— Он говорил, что вышел на след тайного общества карбонариев. Наверное, он написал об этом в своей неоконченной статье.

— Кто такие карбонарии?

Лусия спросила так, как будто никогда не слышала этого слова, не присутствовала при разговоре Диего с сеньорой де Вильяфранкой, как будто сам Диего ничего ей не рассказывал. Она специально притворялась, чтобы выведать побольше. Нужно было спрашивать, накапливать сведения, даже не очень понятные.

— Мой тебе совет: забудь о карбонариях. Твоей сестры уже наверняка нет в живых. Не лезь в это дело, не то закончишь как Диего, если не хуже… Знаешь, в каком виде мы нашли ту девочку в Серрильо-дель-Растро? Она была разорвана на куски. Ты того же хочешь? Диего меня не послушался, и посмотри, что вышло. Я говорил ему, чтобы не связывался с ними, ведь он и защитить себя толком не мог… Но он всегда поступал так, как считал нужным. Это так же верно, как то, что меня зовут Доносо.

— Нужно сообщить Ане Кастелар.

— Герцогине де Альтольяно? Зачем?

— Она была его любовницей… Не знаю, можно ли так говорить… Они любили друг друга.

Новость не удивила Доносо, он помнил взгляд, которым эти двое обменялись в театре фантасмагорий. К тому же это было очень в духе Диего: ввязаться в историю с замужней аристократкой.

— Он называл меня другом, а сам все от меня скрывал. Чертов упрямец… Может, это обманутый муж подослал убийц, а тайное общество тут ни при чем? Ты знаешь, как найти герцогиню?

— Она была сегодня здесь и обещала прийти завтра. Сейчас она, наверное, в лазарете Вальверде.

— Пойдем.

— Я не могу выходить. Полиция меня арестует….

— Полиция — это я. Пошли. У меня нет денег, и кто-то должен оплатить похороны. Мы не можем допустить, чтобы Диего бросили в общую могилу, как бездомного пса.

Теперь Лусия поняла, что именно искал Доносо в комнате Диего: деньги на похороны друга.

47

____

С «Гробовой» улицы, где жили могильщики и хранился общий гроб для тех, кого в приходской книге указывали в графе «неимущие», похоронная процессия для нищих направлялась на кладбище Буэна-Дича.

Теперь, во времена холеры, к услугам бедняков был не один гроб, а целых три, и каждый день их использовали по многу раз. Телега, что въезжала сейчас на освященную землю, была загружена полностью: на ней стояли два больших гроба и один маленький. Увидев процессию, Доносо перекрестился. Лусия неохотно последовала его примеру. Могильщики вытряхивали в общую могилу завернутые в саваны тела и везли гробы обратно. Благодаря деньгам Аны Кастелар Доносо удалось спасти тело друга от столь плачевной участи. Возможно, живший в Саламанке брат Диего помог бы, но сейчас письма шли слишком долго, а другого способа связаться с ним не существовало.

На кладбище Доносо заметил кое-кого из их общих друзей по ночным пирушкам и одного собрата Диего по перу, Бальестероса, того самого, кто первым опубликовал статью о Звере. Пришел он скорее для того, чтобы заработать несколько реалов на заметке о похоронах Диего, чем руководствуясь дружескими чувствами. Был здесь и Аугусто Морентин — сдержанный, в строгом трауре, подчеркивавшем уважение к покойному. В целом людей было немного: запрет собираться группами больше десяти человек распространялся и на похороны. Все пришедшие были мужчины — кроме Лусии, повязавшей голову платком, чтобы ее не узнали.

Некоторые перебрасывались короткими фразами о захлестнувшей Мадрид жестокости, об эпидемии, о том, что маркиза де Фальсеса, правителя города, как и губернатора провинции герцога Гора, ждет скорая отставка за то, что они допустили убийства монахов. Говорили также о «подвигах» генерала Сумалакарреги на северном фронте, ставших кошмаром для сторонников Изабеллы из-за расстрела в Эредии…9 Доносо и Лусия держались особняком. Полицейский стоял, не поднимая головы, и только цедил сквозь зубы «благодарю», когда те из присутствующих, кому было известно о его дружбе с Диего, подходили, чтобы выразить соболезнования. Похоже, гибель Диего стала последней каплей, переполнившей чашу несчастий, которым Доносо способен был противостоять. Возле ямы уже подготовили надгробье, и Лусия с горечью поняла, что не может прочитать слова, написанные в память о Диего. Какую эпитафию заказал Доносо? Или ее автором была Ана Кастелар? Зато Лусия точно знала, что написала бы сама. Два простых слова, похоже, больше ни к кому в этом городе не применимые: «Хороший человек».

Пока ждали прибытия гроба, Доносо Гуаль вспоминал почти братскую дружбу, объединившую репортера, мечтавшего стать драматургом, и гвардейца со скромными перспективами и еще более скромными дарованиями. Они познакомились во время столкновения между сторонниками абсолютизма и конституции (один освещал события для газеты, а второй