лет до этой новости и гремели минимум каждые полгода. Но в суде его признавали невиновным, а его жертв либо обвиняли в клевете, в целях личной наживы, либо в том, что их наняли конкуренты этого самого «джентльмена». Ещё более способный адвокат за неплохое вознаграждение спасал его, сколько и как мог. Но настал момент, когда уважаемый «джентльмен» попал в ловушку, вернее – в подставу. Полицейские отправили к нему в номер под видом горничной свою сотрудницу, напичканную записывающими устройствами. Даже камеру спрятали в сервировочном столике на колёсах, на которой подставная горничная доставила еду в номер. После чего был очередной суд, к которому привязали и все прошлые обвинения. В результате «джентльмен» получил условный срок. Что, разумеется, шокировало всех, кто хотя бы даже только лишь краем уха слышал о той ситуации. В том числе и будущего детектива Роунса, для которого весь романтизм профессии адвоката разбился о жестокую реальность.

– Адвокат может быть либо честный, либо богатый, – не раз говорил ему его отец, офицер полиции, зная о мечте сына.

В итоге Роунс решил не защищать как невиновных, так и преступников, а стараться доказывать вину преступников и, следовательно, невиновность невиновных.

Насвистывая себе под нос, Рик зашёл к себе в кабинет, бросив кожаную куртку на спинку кресла. Уже становилось жарковато для неё, поэтому Роунс начинал подумывать о футболках только с рубашками. Внезапный стук в дверь отвлёк его от внесения в архив по делу результата проведённого заседания.

– Привет, Рик. Как там с судом дела?

На пороге стоял Ник Чойс. Роунсу не понравилась его бледность и совершенно неприсущее обычно волнение. Чойс вошёл в кабинет и аккуратно сел на стул, стоящий сразу у двери. Обычно всегда расслабленный, сейчас он сидел ровно, теребя в руке какую-то бумажку. Его глаза были словно полны испуга: он не держал взгляд прямо, а бегал глазами по кабинету Роунса, ни разу не посмотрев ему в глаза.

– Да вроде всё более-менее, заседание опять перенесли, но в следующий раз, думаю, дожмём точно уже. Он, видите ли, ещё свидетеля нашёл, но судья, кажется, уже сам взбешён этими вечными «дополнительными» свидетелями, которые потом приходят и говорят что-то типа: «Я его знаю, он не мог так поступить». В общем, закончим скоро.

– М-да, интересный, конечно, адвокат. Это Джек Холджен же, не?

– Он самый.

– Тут представляешь, в больнице вот был, встретил Тома. Зря ты ему отгул дал, опять к той самой медсестре подкатывал, помнишь? Которая к Стивену нас вела, – впервые улыбнувшись за этот диалог, после короткой паузы вдруг решил поделиться Ник.

– Пойдёт ему на пользу – давно бы пора ему свои шашни с всякими девками непонятными прекращать.

– Это да. Я, правда, его подозвал, типа поздороваться. А сам спросил, попросил ли он медсестру его обследовать. Он не понял меня, я ему сказал, что пусть попросит обязательно – на сифилис там, ВИЧ, да хоть герпес, в конце концов. Кажется, он обиделся немного…

– Ты сумел обидеть Тома? Надо будет сказать шефу, чтобы выдал тебе премию за старания, я думал это невозможно. А что сам в больнице делал? Наконец занялся своей спиной?

– Да…

Вспыхнувшие до этого глаза Ника вмиг потускнели.

– Как раз прошёл там некоторые обследования… ещё дополнительные…

– Не томи, что там у тебя? Потянул, пока надрывался от смеха над Томом?

Чойс слабо улыбнулся. Роунс понимал, что что-то не так, что-то серьёзное, раз его всегда находящийся в приподнятом настроении напарник в таком несвойственном для него унынии. Он попытался выдать шутку, чтобы скрыть переживания, но даже уголок его рта не дёрнулся. Ник бросил взгляд на взволнованное лицо напарника и наконец посмотрел Рику прямо в глаза.

– У меня рак, Рик. Предстательной железы. Боль была из-за защемления нервных окончаний опухолью и чего-то там ещё… неважно.

Рика словно поразила молния. Его мышцы одеревенели. Он молча смотрел на Ника, не только не в силах сказать что-либо, но не зная даже, что сказать, как поддержать.

– Сказали, не очень много осталось, вот подал рапорт на уход на пенсию. Кое-какие дела подправлю хотя бы под конец…

После этих слов Чойс резко вскочил на ноги и вышел из кабинета Роунса. Рик не знал, что ему делать – последовать за ним или лучше оставить одного? В замешательстве, он так и остался сидеть на своём кресле. Его лучший напарник, да и лучший друг был на волоске от смерти. И Рик ничего не мог сделать.

Он сидит в небольшой комнатке, не смея даже пошевелиться. Добрая тётенька дала ему ярко-красный леденец и попросила подождать его здесь, сидя на стульчике, пока не закончится суд. Что за суд и зачем – он не понимал, знал только, что его родители не хотят больше жить вместе, поэтому им нужна помощь в том, как разойтись. А для этого и нужен суд. Так сказала ему та добрая тётенька, когда он начал тихонько похныкивать. И добавила, что ему незачем волноваться и пугаться. Он не знал, сколько прошло времени, как дверь открылась и в комнату вновь зашла та добрая тётенька. С ней был толстый мужчина с пышными усами: он прикрыл дверь и встал на месте, скрестив на груди руки и пристально смотря на него. На мужчине была полицейская форма. Конечно, ему читали в детстве сказки про добрых дяденек-полицейских, но он не мог заставить себя даже посмотреть на него, он чувствовал себя некомфортно, и ему было страшно. А больше всего на свете сейчас ему хотелось уйти из этой комнаты, но теперь он никак не мог бы сделать это, даже если бы набрался смелости – почему-то он был уверен, что мужчина ни за что не пропустит его.

– Ты бы очень помог суду, если бы ответил на несколько моих вопросов, – нежным голосом сказала ему тётенька, аккуратно погладив по голове. – Ты же поможешь?

Но ему было слишком страшно. Он вжался в спинку стула и подтянул колени к груди, будто стараясь ещё сильнее уменьшиться. Всё это время он смотрел на полицейского.

– Арчи, оставь нас, пожалуйста. Он слишком сильно волнуется, – обратилась добрая тётенька к полицейскому, и тот, мотнув головой, вышел из комнаты. – Так будет лучше?

Он медленно, словно боясь сделать что-то не так, неправильно, кивнул головой.

– Хорошо. Ты умница, правда. Я понимаю, как тебе страшно, но ты большой молодец, что так храбро держишься. Скажи мне, отец когда-нибудь бил тебя?

Он отрицательно мотнул головой.

– А что по поводу мамы? У них были