– М-м-м, да-да. Это верно.

Аллегра кивает. Я будто прошла маленькое испытание. Похоже, после трагедии и ареста другие матери стали ко мне терпимее. А может, Хоуп чувствует себя виноватой, ведь поначалу она подозревала Дилана.

– Что-нибудь слышали от Клео? – неуверенно спрашивает Хоуп.

В первые дни после ареста мистера Секстона Клео утратила привычную безупречность манер. Сначала спросила в чате насчет записи детей на лыжную поездку в феврале. Потом добавила ссылку на статью с провокационным названием: «Пять пропавших детей, которых нашли живыми». Несколько человек поставили сердечко, но никто не нашелся что сказать.

Затем Хоуп неосмотрительно предложила превратить нынешний БЗВ в сбор средств для создания «стипендии имени Алфи Рисби», и у Клео сорвало крышу.

ХВАТИТ ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО МОЙ СЫН УМЕР!!!

Все так растерялись с непривычки, что чат замолк.

– Боже, помоги ей, – говорит Аллегра, пока ее уродливый пес рвется с поводка. – Представить страшно.

– Да уж, тяжело потерять и мужа, и сына, – соглашается Фарзана.

– Так неудобно проводить БЗВ, раз Клео… не одобряет новый план, – мнется Хоуп.

Решаюсь задать вопрос, которого боятся другие:

– Так давайте отменим?

Фарзана поджимает губы.

– Всего десять дней осталось. За все заплатили…

– Главное другое, – перебивает Хоуп. – Какой вывод сделают из отмены? Традиции очень важны. Для всего сообщества. И для детей. – Она оглядывает очередь из родителей и детей и добавляет заговорщическим шепотом: – Всем сердцем сочувствую Клео, но она разве входит в родительский комитет? Формально, если она уже не мать…

Перевожу взгляд на Аллегру. Неужели не возразит, не встанет на защиту старой подруги? Она лишь слабо улыбается и меняет тему:

– Я уже говорила, что в этом году вошла в комитет аукциона Гоффс? Кто-нибудь подыскивает чистокровную лошадь?

Беседа течет в другом русле; мы шагаем к школьным воротам. Когда-то я бы осудила этих женщин: ребенок пропал, а они не хотят отменять вечеринку! Однако же я невольно понимаю их искреннее желание оставить все как есть. А уж после того, что натворила, я и вовсе не имею права порицать других. И потом, это всего лишь праздничный вечер. Даже если его отменить, Алфи не вернется.

Оглядываю горизонт в поисках знакомого силуэта мисс Шульц, но старой боевой клячи нигде не видно. На ее месте сурового вида лысый мужчина в темно-синем костюме и коричневых мокасинах.

– А кто… – спрашиваю я Хоуп, и тут мужчина тянется пожать мне руку.

– Берт Сандерс, – решительно представляется он. – От имени компании «Омега плюс» хочу поблагодарить вас за неизменное доверие.

– Где мисс Шульц?

Похоже, мой вопрос его удивляет.

– Прошу прощения. Я думал, руководство школы вам сообщило. Хелен досрочно вышла на пенсию. Решение вступило в силу немедленно.

– Что?

Сандерс переминается с ноги на ногу.

– Она, э-э, расстроена из-за случившегося. Боюсь, для нее это слишком. Однако мы очень благодарны ей за многолетнюю службу.

Берт натянуто улыбается – хочет, чтобы я угомонилась.

– А почему об этом не объявили? Не устроили церемонию? Она проработала здесь лет тридцать!

Берт прикусывает губу и хмурится. Он не привык к возражениям.

– Уверен, церемонию организуют в менее… непростое время, – он переводит взгляд на остальных матерей у меня за спиной. – Сегодня надо подумать о мальчиках. Возвращаются в прежнее русло, верно? Экзамены на носу.

Я еще не закончила, однако Дилан уже проскакивает через ворота, а Берт заводит с Хоуп разговор о благотворительном турнире по гольфу.

– Хорошего дня! – кричу я Дилану, но его уже след простыл.

Остаток дня мне кажется безграничным чистым холстом. Неужели я раньше только и ходила в салоны красоты да смотрела реалити-шоу?

Несколько раз стучу к Адаму. Тщетно, его нет дома. Наверное, в спортзале. Или на работе.

Пишу Брук: «Как медовый месяц?» В ответ получаю штук шесть залитых солнцем фотографий: пляж с белым песком, лемур, баобаб на закате. Ни следа Джулиана. Воображаю, как он сидит в баре, пьет «маргариту» и смотрит крикет в телефоне. Интересно, Брук в глубине души так же скучно, как и мне? Даже нет заказов на воздушные шары. Женщины, которые заказывают арки, не столь опрометчивы, чтобы рожать накануне Рождества и обречь маленького Каспиана на целую череду дней рождения в тени зимних праздников.

Стыдно признавать, но я скучаю по Дженни. Она вернулась к работе и после ареста мистера Секстона написала лишь одно сообщение – мимолетное, с туманным предложением «как-нибудь выпить». Расследование позади, о чем нам теперь говорить? Мы еще подруги? А раньше были?

Около полудня понимаю: не мешало бы сделать маникюр. Хоть как-то убить время. Однако дверь «Ноготков» заперта. Вглядываюсь в затемненное стекло в поисках знакомого силуэта Линь, свернувшейся калачиком в массажном кресле, но там никого нет. На нее не похоже. В отпуск уехала?

Тащусь домой в полном отчаянии, пока вдруг не вспоминаю: Эллиот! Я ведь могу ему перезвонить, все сдвинуть с мертвой точки. Присаживаюсь на край кровати и с колотящимся сердцем набираю его номер. Попадаю на автоответчик. Не страшно, в Лос-Анджелесе пока рано. Эллиот, наверное, в походе или еще где-нибудь. Перезвонит.

Плюхаюсь на диван и переключаю каналы. Напоминает время после отъезда Уилла – дни тянулись бесцельно и бесконечно. Правда, тогда я заботилась о ребенке. Что ни говори, но в уходе за младенцем хоть как-то убиваешь часы.

Провожу «первый день оставшейся жизни» на диване и пытаюсь вспомнить, чем же я занималась до Дженни, Алфи и всей этой дурацкой истории.

31

Шепердс-Буш

Вторник, 20:43

Ко вторнику я начинаю лезть на стену. Меня преследует странная уверенность; животное чутье мне твердит: приближается что-то ОЧЕНЬ ПЛОХОЕ. Я по нескольку раз проверяю замки на двери, дважды и трижды убеждаюсь, что газовая плита выключена. Часами разглядываю свое лицо в зеркале ванной – смотрю, не поредели ли брови.

Дженни до сих пор не написала, «Ноготки» необъяснимо закрыты, а Дилан хандрит и делает грустные глазки, потому что я запретила ему видеться с мистером Фостером. Поэтому, когда Мэтт Б. пишет: на цокольном этаже бутик-отеля в Мейфэре открывается новый суши-ресторан, я поддаюсь искушению роллов с угрем и простыни с тысячей нитей. Вообще-то, я этим вечером никуда не собиралась: у Брук еще медовый месяц, на сегодня у Дилана нет няни. Знаю, в десять лет нельзя оставлять ребенка одного, но я заслуживаю передышки. Победного шествия. И вообще, я в десять вполне оставалась одна, да еще за Брук присматривала, пока мама работала.

Укладываю Дилана и пишу Адаму, чтобы держал ухо востро.