— Я пойду, — тихо сказала Анна через его плечо Норову. — Прости меня, пожалуйста…

— За что?

Она не ответила, по щекам опять покатились слезы. Анна начала подниматься и вдруг покачнулась, схватилась за перила.

— Голова? — с тревогой спросил Гаврюшкин. — По-новой кружится?

— Нет, нет! — поспешно ответила она. — Просто оступилась.

Она продолжила подниматься, но уже медленнее, держась за перила.

— Что у нее с головой? — тихо спросил Норов у Гаврюшкина, следя за Анной снизу.

— Не твое дело! — отрезал тот.

***

— Классный миньон! Ты че не кушаешь? — упрекнул Миша Норова. Сам он ел с нескрываемым удовольствием. — Попробуй!

— Если мы соглашаемся, что тогда? — по-прежнему не притрагиваясь к еде спросил Норов.

Миша сделал озабоченное лицо, пожевал.

— Ну, тогда папа вас, наверное, простит, — задумчиво проговорил он. — Если, конечно, хорошо себя вести будете.

Он взглянул на Норова и вдруг расхохотался.

— Купился, да? Че, думал, я с такой херней к тебе поеду? За кого ты меня принимаешь? Да нет, у нас же серьезный базар. Короче, так: если ты соглашаешься, — он говорил «ты», а не «вы с Осинкиным», подчеркивая, что главным в их тандеме считает Норова, — то мы берем Осинкина замом по социалке, — это раз. Два: ставим твоего человека на какой-нибудь департамент. Ресурсный, — подчеркнул он. — Типа благоустройство или там транспорт.

Должность зама по социальным вопросам была расстрельной. На больницы, школы, детские сады, библиотеки денег в бюджете никогда не было; учителя и врачи роптали. Что касается департамента по благоустройству, то хотя на него и выделялись приличные средства, синекурой он тоже не являлся. Возглавить его означало взять на себя ответственность за прорванные трубы, неубранный зимой снег, прохудившиеся крыши, неустройство во дворах, — короче, за все обветшалое городское хозяйство. Но возможностей рубануть как следует там представлялось множество, тут Миша не кривил душой.

И все же серьезным подобное предложение назвать было трудно. Вероятно, ни Мордашов, ни Пивоваров все-таки не воспринимали Осинкина как конкурента, скорее, пытались откупиться от Норова.

Норов не спешил с ответом.

— Ну, — поторопил его Миша. — Че скажешь?

— А может, поступим наоборот?

— Как наоборот? — озадачился Миша.

— Твой папа помогает Осинкину избраться мэром, а мы за это берем Пивоварова замом по социалке.

Миша перестал жевать и смерил Норова недоверчивым взглядом.

— Ты че, бля, совсем того? Или это юмор у тебя такой?! Я к тебе с нормальным, бать, разговором приехал, а ты мне в ответку какие-то смехуечки травишь! — неприметно для самого себя он начал раздражаться. — Я ведь могу встать, послать тебя на х… да уйти, и разбирайся ты сам с папой, как хочешь! Че ты вообще, бля, добиваешься? Ну, допустим даже, тебе повезет, протащишь ты своего певуна в мэры… шансов, конечно, ноль, но допустим. Дальше-то что? Папа его с го — м сожрет. Он же — фуфел, твой Осинкин, турист, бля. Мелко плавает и жопу видно. Да его на какой-нибудь херне подставить — как два пальца обос — ть! В два счета на нарах окажется, а с ним и ты под замес попадешь! Этого хочешь, да? Кто такой вообще мэр против губернатора? Нет никто! Го — о! У вас в Москве — один Мураховский, а у папы везде — люди! Он с Ельциным бухает! Ты, бать, вникни в суть!

Хотя Миша и горячился, о Мураховском он наверняка упомянул неспроста. Он давал понять Норову, что отлично осведомлен об источниках его финансирования.

— Не кипятись, — примирительно сказал Норов. — Вредно для пищеварения, еще подавишься ненароком. Отвечаю коротко и ясно: твое предложение мне не подходит.

— Да почему, бать?!

— Нет смысла объяснять, ты все равно не поверишь.

— А ты, бать, попробуй!

Он не привык к отказам, его толстое лицо было красным, злым. Норов пожал плечами.

— Ладно, попробую. Для меня дело не в бабках и не в чинах.

— Хочешь сказать, тебе деньги не нужны?

— Мне хватает.

— А на хер ты тогда во власть лезешь?!

— Я хочу сделать что-то хорошее.

— Для кого?!

— Для людей.

— Для каких, бать, людей?!

— Для тех, кто нас окружает, для жителей Саратова.

— Для быдла что ли?

Норов нахмурился.

— Почему ты решил, что они быдло? Потому что твой папа жмет из них соки? А ты гуляешь по кабакам, жрешь миньоны, хлебаешь коньяк и пьяный гоняешь на тачке с мигалками?

Миша побагровел. Норов ожидал, что тот взорвется, но Миша пересилил себя и вместо этого вдруг недобро ухмыльнулся, показав крупные блестящие зубы с большой щелью посередине.

— Я еще и телок в жопу трахаю! — проговорил он с бесстыдным вызовом. — И много чего другого делаю. А знаешь, почему? Потому что могу! А быдло не может. Оно вообще ни х. я не может, только канючить: «дайте, дайте!». А я не прошу, бля, я беру! И папа, бля, берет. Поэтому у нас все есть, а у них, бля, ничего! Нет и не будет. И ты тоже сам все взял, не дожидался, пока тебе с барского стола кость кинут. Поэтому мы с тобой здесь сидим, а они в очередях за лапшой давятся. Они привыкли, чтобы ими командовали. Мы живем, как хотим, а они — как им велят! Я миньоны кушаю, а они сосут х… и будут его сосать всю жизнь. Потому что они — быдло!

Норов поднялся.

— Приятно было познакомиться, — сдержанно произнес он, не подавая Мише руки.

Миша покачал головой, будто удивляясь про себя, и вновь принялся за еду.

— Говорили мне, бля, что ты отмороженный, — пробормотал он. — Но чтоб настолько! Пургу какую-то гонит! Народ бля… Какой, на х… еще народ?

— А мне говорили, что ты — умный, порядочный человек, — спокойно заметил Норов от двери.

В лице Миши мелькнула подозрительность.

— Кто это тебе такое сказал?

— Смотри-ка, — улыбнулся Норов. — Даже ты сам в это не веришь.

***

— Пашка, погоди, совсем забыла! — спохватилась Ляля, торопливо входя в гостиную. — Ты же свой телефон тут оставил, он трезвонит-трезвонит! Раз сто тебе звонили! Я хотела тебе сразу сказать, да ты на меня накинулся с этой жарехой, у меня из головы все вылетело!

Норов взял из ее рук свой французский телефон и посмотрел на монитор. Там было восемь вызовов от Лиз. Удивленный такой настойчивостью, он перезвонил.

— Месье Поль! Приезжайте, пожалуйста, немедленно! — сдержанная Лиз была близка к истерике. — Я вас умоляю! Скорее!

— В чем дело?

— Жан-Франсуа! Он хочет убить себя! Он заперся и не открывает!

— Что-то случилось?

— Это все из-за Клотильды!

— Из-за Клотильды?

— Пожалуйста, месье Поль! Поторопитесь!

— Еду!

Озадаченный, он поднял голову,