продукты. Так что в каком-то смысле Оля вышла на свободу именно так, как хотела: ступив из тюремной машины сразу на пыльный асфальт вольного города.
Минимум денег, немного еды в сумке и справка об освобождении. Это было все, с чем Ольге предстояло отправиться в мир, где не водили строем на обед и — раз в неделю — в баню, не загоняли на ночь в барак. От всего этого она была точно так же свободна, как и от колючки, шконок и вертухаев. Иногда детей учат плавать, просто бросая в воду, и многие считают, что это негуманно. Для девушки судьба приготовила более сложное испытание. Но она не сомневалась, что выживет, как-нибудь перезимует и дождется Вальку, а там… А там все пойдет по плану.
Теперь же надо было куда-то идти. Куда-то… Состояние, когда ты предоставлен сам себе, пьянило и пугало одновременно. Давай, девочка, это же то, о чем ты так долго мечтала. Получила — и пользуйся!
Сплюнув на тротуар, Ольга растерла плевок старой, с чужой ноги кроссовкой, взъерошила начавшие отрастать огненно-рыжие волосы и не спеша зашагала по улице, стараясь, чтобы походка ее как можно меньше походила на строевой шаг. Перво-наперво нужно было привыкнуть к этому чувству, этому состоянию — свобода.
Москва, май 1998
— Ну что?
— Все то же. Не отвечает. — Парень за компьютером пожал плечами и, обернувшись к стоявшим у него за спиной двоим мужчинам, вопросительно посмотрел на них.
— А он точно получил сообщение?
— Естественно. — Парень ткнул пальцем в экран, указывая на нечто, подтверждавшее его слова.
Мужчины явно не поняли, на что он показал, но не подали виду. Тот, что постарше, мрачно кивнул.
— А ошибка исключена? Может, он получил, но не прочел?
Парень вздохнул:
— Да не ответит он. Завязал. От него с девяносто первого года ни слуху ни духу. — Он защелкал мышью, вызывая на экран накопившиеся за шесть лет безответные послания. — Вот, смотрите…
— Да чего смотреть?! — неожиданно взорвался тот, что помоложе. — Я что, фраер, в натуре? Если Быков не его работа, то я муравей в подтяжках! Нагреб, козел, бабок — и в кусты…
— Что ты орешь-то? — Первый мужчина повернулся к приятелю. — Спокойнее надо, Котя. Солиднее.
— Солиднее… — проворчал тот. — Чего мы возимся с этим Хероном, Насоныч? Что там за дела такие? Нормальных мужиков, что ли, нет? Без всей этой муры?
— Есть нормальные. Без муры и вообще без мозгов. Только если хоть кто-то унюхает, что Бобра замочили, то его братья будут копать, пока не докопаются. Будешь жить всю жизнь на пороховой бочке и в сортир ходить с миноискателем и в бронежилете.
— А с Хароном, значит, не унюхают?
— С Хароном не унюхают. На то он и Харон. Ладно. — Насоныч решил прекратить диспут и обратился к парню у компьютера: — Если он ответит, сразу мне на мобильный. В любое время.
— И ночью? — уточнил парень.
— В любое время. — Насоныч изобразил на лице неудовольствие по поводу того, что ему пришлось повторять. Подумав немного, добавил тихо, то ли развивая свою мысль для собеседника, то ли просто рассуждая вслух: — Может, этот жук уже на другом полушарии…
— Но если речь идет о ночной работе…
— Сережа, — Насоныч поморщился, — твоя меркантильность перевешивает все твои достоинства. Тебе разве не говорили, что всех денег не заработаешь?
— Говорили, но почему бы не попробовать?
Насоныч покачал головой:
— Ты слишком рьяно пробуешь. Готов работать и на красных, и на белых, лишь бы платили.
— Ну, это уже перегиб. Интересы моих заказчиков никогда не входят в противоречие, а если они пересекаются, то зачем делать работу два раза?
— Умник, — констатировал, запахивая пиджак, Насоныч. — Только не забывай, что я плачу больше всех, так что о результатах должен знать по крайней мере первым.
— Не возражаю, — улыбнулся Сергей.
— Не хами. — Это прозвучало уже строго. — И помни: днем и ночью. Все. Салют!
ГЛАВА 2
Москва, сентябрь 1998
Борис Беленков слыл большим демократом и всячески поддерживал это мнение о себе у своих подчиненных и партнеров. Будучи директором известной торговой компании «Белтех», он нередко появлялся в офисе в джинсах и старом растянутом свитере. Обращение на «ты» в офисе было нормой, и если кто-нибудь говорил Борису «вы» или тем паче величал шефа по имени-отчеству, то не находил у директора понимания. Если оплошность допускала девушка, то Борис делал обиженное лицо: неужели он и впрямь выглядит таким стариком? Если неписаный этикет нарушался мужчиной, то Борис удивленно озирался и спрашивал: не двоится ли у собеседника в глазах? Впрочем, подавляющее большинство сотрудников компании составляли именно девушки, так что шансов удостовериться, как он молодо выглядит, было у Беленкова намного больше, чем возможности услышать растерянное бормотание какого-нибудь олуха в аляповатом галстуке.
Борис вообще предпочитал иметь дело с подчиненными женского пола, причем отношения, как правило, не замыкались исключительно на служебных обязанностях, а общение не всегда прерывалось по окончании рабочего дня. Выражаясь менее туманно и витиевато, Беленков был редкостным бабником. Рано или поздно в этом могли убедиться в той или иной степени все сотрудницы «Белтеха». Беленков предпочитал своих подчиненных прочим барышням по ряду соображений. Нет, он не был уродом или занудой, для которого служебное положение — единственная возможность овладеть женщиной. Напротив, Борис был человеком весьма обаятельным и импозантным, а некоторая резкость и жесткость при решении деловых проблем воспринимались окружающими исключительно как проявление мужественности. Нет, Борис предпочитал крутить романы с подчиненными именно потому, что их было легче пресечь, когда страсть к познанной особе иссякала и связь начинала тяготить. Для женатого человека (а Борис Беленков был давно и «безнадежно», как сам он любил говорить, женат) это было обстоятельством немаловажным.
Беленков не опасался гнева супруги. Его куда больше страшил гнев тестя, полковника ФСК, который как-то в сильном подпитии взял зятя за грудки и, обдавая перегаром, торжественно поклялся засадить на недельку в камеру к блатарям, если только его чадо унюхает даже отдаленный запашок супружеской измены. Проверять, сдержит ли особист обещание, Борису не хотелось, и до сего дня он не давал своей благоверной даже повода поводить носом. В обмен на свою осторожность он имел уютный семейный очаг и отсутствие проблем с «крышей», ибо полковник был не меньшим демократом и не делал секрета из своих родственных связей. А какой же браток или патрульный милиционер попрет на контору зятя полковника ФСК? Если только очень сильно отмороженный. Так что никто на Бориса не пер, мзды не требовал, бабки