Кровь у Аглаэ тотчас вскипела. Если бы речь шла о ней самой, она бы, вероятно, не нашла в себе сил сражаться, но девушка не могла допустить, чтобы Мари-Рен осталась на грязном холодном полу.

– Если ты не подвинешь свою жирную задницу на скамье, – прорычала она, – клянусь, я сковырну эту мерзкую бородавку на твоем рубильнике и загоню ее тебе в глотку!

Старую горбунью угроза явно не впечатлила – она захихикала, будто масло на сковороде зашкварчало, и, хрустнув суставами пальцев, смерила противницу взглядом снизу вверх.

– А ну, рискни! – парировала она с нехорошей усмешкой. – Ты будешь не первой шмакодявкой, которую мне придется учить жизни. Один хороший удар ногой в живот – и ты навсегда запомнишь, что старших надо уважать.

Дело стремительно близилось к драке. Некоторые женщины уже вышли из тупого оцепенения, чтобы насладиться зрелищем. И в этот момент смуглая девушка без единого слова подвинулась, освободив на скамье еще немного места.

Она казалась маленькой дикаркой, худенькой и нервной. Черные, кудрявые, спутанные волосы падали ей на лицо, и за этой густой завесой поблескивали настороженные глаза. Аглаэ она напомнила маленького шустрого зверька, который гораздо лучше чувствовал бы себя в лесных зарослях, чем на улицах большого города.

– Спасибо тебе, – выдохнула актриса, у которой уже плечо болело под грузом безвольно обмякшей Мари-Рен.

Горбунья, обнаружив, что больше никто не посягает на ее территорию, тотчас потеряла к ссоре интерес, и Аглаэ, устроив подругу на скамье, как смогла, одарила благодарной улыбкой ту, кто только что спас ее от жестокой битвы.

– Как тебя зовут?

Смуглая девушка пожала плечами, как будто говоря: «Какая разница?» – и, отвернувшись к стене, как будто бы задремала. Аглаэ не стала ее больше тревожить. Она наклонилась к Мари-Рен, погладила ее по голове и шепнула на ухо успокаивающие слова, пообещав, что Валантен придет и спасет их обеих, – в этом нет никаких сомнений, нужно только немного потерпеть и не терять доверия к нему. Юная белошвейка на это никак не отреагировала, но мало-помалу успокоилась и перестала стонать.

Поддавшись наконец усталости, Аглаэ села на пол рядом со скамьей и, обхватив колени руками, уткнулась в них лбом. Хотелось бы ей самой ощущать ту же уверенность, которую она пыталась внушить подруге. Но никакой уверенности в будущем у нее не было, ее мучили мысли о том, что ждет их с Мари-Рен, и со временем тревога лишь нарастала.

Разумеется, у Валантена должны быть средства и возможности вырвать их из этого каменного мешка. Но для того чтобы вмешаться, ему сначала нужно как-то узнать об их аресте. А кто ему расскажет? Предположительно никто! Значит, остается уповать, что их перевезут во временную тюрьму при Префектуре полиции. Если же этого не случится, они с Мари-Рен сильно рискуют провести за решеткой долгие месяцы. Такое происходило сплошь и рядом, и власти ничего не делали, чтобы восстановить справедливость. Даже притом, что проституция не была запрещена Уголовным кодексом [67], тех, кто ею занимался, благонамеренные граждане рассматривали как маргиналов, которые сами себя поставили вне общества. Так что заявлять о своих правах проституткам было бесполезно, и поток неправосудных приговоров к тюремным срокам, а также произвольно назначавшихся штрафов не иссякал.

Хуже всего было то, что и добропорядочные женщины не могли чувствовать себя в безопасности. Сыщики в серых рединготах, задержавшие двух подруг на Тронной площади, служили вовсе не в участке восьмого округа. Накануне, по пути к камере, Аглаэ слышала их разговор с коллегами – оба были из Второго бюро, осуществлявшего надзор за нравами. А слава у этого бюро была самая что ни на есть дурная – его сотрудников обвиняли в злоупотреблениях и гнуснейших поступках. В их обязанности входил поиск уклонисток и проституток, не прошедших медицинское освидетельствование, и к жалованью они ежемесячно получали надбавку, пропорциональную «выработке». Эта пагубная практика превратила многих из них в настоящих охотников за премиями. Любую женщину, в одиночестве проходившую по улице, могли задержать во время облавы, и, если оказывалось, что у нее нет мужа или работодателя, которые могли бы потребовать ее освобождения, она подвергалась той же участи, что и уличные девки. В газетах при этом регулярно писали о подобных незаконных арестах, о сопровождавшем их неоправданном насилии, и общественность была в курсе того, что количество полицейских облав удваивалось в те периоды, когда в тюрьме-больнице Сен-Лазар не хватало рабочих рук.

Об этом Аглаэ размышляла и уже готова была поддаться отчаянию, когда вдруг за дверью раздался какой-то неясный шум – возгласы, приглушенные ругательства, треск ломающейся мебели… В одно мгновение ее черное уныние рассеял проблеск самой безумной надежды, и девушка бросилась к двери. Чтобы пробраться к зарешеченному окошку, ей пришлось хорошенько поработать локтями, потому что любопытство одолело не только ее, но и многих других пленниц.

Картина, открывшаяся их взорам в главном помещении участка, была поистине ошеломительной. Там все было перевернуто вверх дном: столы и стулья разбросаны, шкафы повалены, документы рассыпаны по полу. Трое мужчин с пистолетом в каждой руке, в одежде простых рабочих и в черных платках, скрывавших нижнюю часть лиц, перепачканных углем, держали на мушке полдюжины полицейских, которые выстроились перед ними у стены, заложив руки за голову и не решаясь произнести ни слова.

В тот самый момент, когда Аглаэ увидела эту фантастическую сцену, четвертый «угольщик» в кожаном картузе выволок из кабинета комиссара участка, угрожая ему оружием. У комиссара – упитанного буржуа с седыми бакенбардами и напомаженными волосами – тряслись поджилки, он обильно потел и обалдело таращился на внушительный офицерский пистолет, которым карбонарий помахивал у него перед носом.

Проститутки, окружавшие Аглаэ, тотчас принялись потешаться над стражами порядка и осыпать их бранными словами. Затем насмешки перешли в улюлюканье и превратились в восторженный визг, когда женщины увидели, как до смерти напуганный комиссар под прицелом увесистого восьмиугольного дула снимает связку ключей с крючка на стене.

Что касается Аглаэ, она всеобщего ликования не разделяла. И надежда на спасение в ней теплилась недолго. Быть арестованной и избитой полицейскими-коррупционерами – участь, конечно, незавидная, но чего можно ждать от вооруженных до зубов людей, скрывающих свои лица? Вырваться из лап Харибды, чтобы угодить в пасть к другому чудовищу, Сцилле? Поразмыслив еще немного, она пришла к выводу, что эти незнакомцы могли явиться целенаправленно за ней и Мари-Рен. Все остальные в камере были простыми уличными девками, которых в Париже полиция заметает десятками каждую неделю. Кто станет рисковать, нападая на полицейский участок средь бела дня, чтобы