потому что случайному человеку они бы ни за что не доверили транспортировку ценных вещей, с учетом всех этих ступенек и туристов, которые не смотрят себе под ноги. Не какой-нибудь утырок, который хочет поскорее отделаться от работы. Антиквар так и сказал – «утырок», не смутившись всех этих старинных картин и драгоценных предметов из орехового дерева и венецианского стекла. 
– Вы знаете, где я могу его найти?
 – Сейчас вряд ли: в это время его не бывает в городе. Но после обеда Джакомето должен доставить мне одну вещь.
 – Где он живет?
 Мужчина дал Стуки номер телефона и адрес: Каннареджо[61], улица Турлони, неподалеку от набережной Ормезини.
 – Это за мостом Люстрафери? – спросил Стуки.
 – Да, там, – кивнул антиквар, – но кто знает, бывает ли когда-нибудь этот Джакомето дома.
 * * *
 Шагая по набережной Ормезини, получившей свое название от персидских шелковых тканей из Ормуза, небольшого портового городка на юге Ирана, Стуки почувствовал в себе биение материнских генов. Инспектор остановился выпить пива, расположившись на деревянном стуле рядом с мутными водами канала. Стуки спросил у бармена о Джакомето, который жил в нескольких шагах отсюда. Несколько секунд бармен с каменным лицом наливал в бокал красный пенистый напиток. Потом он медленно переместил американскую жевательную резинку за правую щеку и поднял на Стуки глаза.
 – Вы вернулись работать в Венецию? – узнал инспектора бармен.
 – Всего лишь временное сотрудничество, назовем это так.
 – Сколько времени прошло? Восемь? Девять лет? Вы уже комиссар?
 – Инспектор. Скажите, вы знакомы с Джакомето?
 – Все его зовут Медведем, инспектор. Разве вы его не помните? Тот, который каждый вечер ввязывался в драку.
 – Медведь? Кажется, я что-то начинаю припоминать. А сейчас где я могу его найти?
 – У него нет родственников. Один как перст.
 – Он заходит сюда промочить горло?
 – Каждый вечер.
 – Тогда я его подожду.
 – Принести закуску?
 Инспектор Стуки зашел внутрь бара и сел за столик у окна с бокалом пива и тарелкой мясных фрикаделек. По набережной проходили пожилые венецианки с пустыми хозяйственными сумками и через некоторое время возвращались с полными. Работающие венецианцы спешили по своим делам, а отдыхающие счастливчики не спеша входили и выходили из баров. Затерявшись в своих каталогах человеческих существ, Стуки услышал, что его зовет бармен, произведя инспектора уже в комиссары. Со стороны моста, толкая перед собой тачку, показался тот, кого все называли Медведем. Бармен жестом указал на него инспектору.
 – Так вот ты каков! – вполголоса проговорил полицейский, разглядывая сухую и мускулистую, как у албанского борца, фигуру мужчины.
 – Приветствую! – поздоровался со всеми Джакомето.
 – Я хочу тебя кое о чем спросить.
 – Только быстро, – огрызнулся Медведь.
 Лохматая голова, загоревшее, довольно рано постаревшее лицо. Обращали на себя внимание глаза: жестокие глаза ребенка, такие яркие и решительные, что Стуки с трудом выдержал взгляд.
 – Я угощу тебя пивом. Кто хорошо пьет, тот хорошо спит, – попытался разрядить обстановку инспектор и ногой пододвинул к Джакомето плетеный стул.
 Тот сел, сделав вид, что падает назад: стул опасно накренился, но в последний момент мужчина выправил его движением спины. Медведь заулыбался, и Стуки заметил, что у него не хватало нескольких зубов.
 – Кто хорошо спит, плохого не думает.
 – Я хотел спросить тебя о французе, – не стал ходить вокруг да около Стуки. – Покойном, – добавил он.
 Джакомето ответил, что кое-что читал в газетах. Он залпом выпил свое пиво, не отводя от полицейского взгляда. Стуки показал Медведю фотографию.
 – Жюппе, этот недотепа?
 – Ты его хорошо знал?
 Мужчина рыгнул, не утруждая себя ложной скромностью.
 – У него здесь были дела.
 – Какие дела?
 – Бизнес.
 – А ты откуда знаешь о бизнесе господина Жюппе?
 – Ну ты даешь! Откуда-откуда. Я хожу на мягких лапках, а не лежу тюфяком на диване, как мертвец. Я все подмечаю и точно знаю, кто чем живет. На нашей улице Жюппе перепродавал…
 – Антиквариат?
 Медведь расхохотался и, словно актер на сцене, обернулся к посетителям бара и подмигнул.
 – Антиквариат! Умора! – продолжал представляться Джакомето. – Дома. Недвижимость, – пояснил он, отсмеявшись, с еще блестящими от выступивших слез глазами. – А еще он пытался наложить лапу на магазины и важные реставрационные объекты.
 – Торговец недвижимостью?
 – Главный помощник. Понимаете, о чем я?
 – Тот, кто искал подходящих клиентов?
 – Точно! Как охотничья собака.
 – А кто охотники?
 – Важные люди.
 – Например, банкир? Может быть, норвежский?
 – Эскимосские, китайские, нефтяные и много еще какие.
 – Ты и с ними тоже общался?
 – Я хожу то здесь, то там и знаю много чего. Например, кто из какого дома собирается на днях отправится к праотцам.
 – И они тебе платили за информацию.
 – Так, давали иногда кое-что. Четыре сольдо.
 «Как бы не так!» – подумал Стуки. Но кто его знает, возможно, Медведь занимался этим не только ради денег, а из-за своего рода мести за рано выпавшие зубы и кожу, высохшую от светящейся в его глазах ненависти. По этой причине мужчина накачивал свои мускулы. Стуки обратил внимание на татуировку, которая была у Джакомето на плече – немного выцветшая фигура Корто Мальтезе[62].
 – Еще по одной? – спросил Медведь, гоняя по столу пустой стакан.
 – Мне нет. Ты возьми себе еще пива, я заплачу.
 * * *
 Стуки шагал по набережной Каннареджо. Продавец газетного киоска у входа в Гетто[63], его доверенное лицо из былых времен, сидел в своей низкой и глубокой клетушке среди пачек газет и журналов, груды гаджетов и зонтов, подвешенных к потолку. В углу гудел огромный вентилятор, вращая свои гигантские, словно у вертолета, лопасти.
 Продавец газет совсем не удивился, увидев Стуки. Все рано или поздно возвращаются в Венецию. Да, он хорошо помнил американца, которого нашли утонувшим возле моста Трех арок. Интурист проживал в скромной гостинице, находившейся неподалеку. На протяжении целого месяца газетчик видел его каждое утро прогуливающимся перед киоском: высокий, как гренадер, и довольно тупой.
 – В каком смысле? – спросил Стуки.
 – Из тех, которые постоянно оглядываются вокруг с потерянным взглядом. Мне запомнились его ступни – огромные, как две индейские пироги. Представьте, он приехал в Италию из Америки, чтобы поработать в Государственном архиве. Скорее всего, он был из тех, которые помешались на прошлом, знаете таких? Разные архивы для этих идиотов – рай на земле.
 – Он нарушал общественный порядок? Может быть, возвращался в гостиницу пьяным? – спросил инспектор.
 Киоскер ответил, что американец вел себя как самый обычный не совсем воспитанный турист, который литрами пьет пиво, а затем мочится у стены. Газетчик собственными глазами видел это однажды вечером, уже после закрытия киоска, там, внизу, – около Сакка-ди-Сан-Джироламо[64]. Знаете, наверное, этот парень так увлеченно работал целый день в архиве, что даже забывал сходить в туалет. Он носил очки, а если у кого слабое