– Н-но у меня нет бакенбардов.

– Да вижу я, – терпеливо согласился хозяин. – Об этом я вам и твержу. У вас должны быть бакенбарды. Вот… – вдохновенно добавил он, – вот, возьмите мои!

Сэр Герберт, через несколько минут я исцелился от своей слепоты в отношении того, что затевалось в этом зловещем месте. Тогда же, в параличе всяческих эмоциональных и интеллектуальных сил, я заметил только, что хозяин музея потянулся руками к своим щекам. Он пересек кабинет и отворил дверь, которая, как я впоследствии понял, вела в небольшую уборную, смежную с кабинетом. Перед зеркалом на полке над раковиной он аккуратно открепил от щек и челюсти бакенбарды, которые держались на какой-то жидкой клейкой субстанции.

– Сидите ровно, – сказал он, – я вам их прицеплю. Легко и просто размочим заново эту штуку, и вот у нас снова самые лучшие бакенбарды, какие только может предложить театральный костюмер; сам Шерлок Холмс от настоящих не отличит… Так, для справки, сам я бы ни в жизни такое не нацепил, и изначально я был против этой идеи. Как вы понимаете, я должен сыграть старика Джеффа собственной персоной… в сегодняшнем деле, ну, потому что я его копия. Но нет же, Ринки Батлеру вечно неймется, и на тот случай, если жертва заподозрит, что я как-то слишком молодо выгляжу, он настоял на том, чтобы превратить меня в этот зародыш Санта-Клауса. У меня чертовски хороший парик, а? Вот, у вас будут бакенбарды, а я оставлю себе усы. Вам усы и не понадобятся. Конечно-конечно, вы человек опытный, мне вас и предупреждать не следует, чтоб не вздумали улыбаться, когда дело дойдет до убийства. Вот, прилепим бакенбарды, пока остальные не спустились. Они тем временем гроб подготовят.

Я сидел, застыв от ужаса. Без тени стыда признаю, сэр. Лишь тогда весь смысл происходящего начал доходить до моего разума, и я осознал то, что мне следовало осознать намного раньше, поскольку в «Кинжале судьбы» была практически точь-в-точь такая же ситуация. Без всякого святотатства я со всей твердостью заявляю, что эта книга была ниспослана мне самим Провидением. Пока мне были неясны все специфические подробности этой их конспирации, но одно было совершенно точно: музеем завладели негодяи, которые воспользовались отсутствием мистера Уэйда, чтобы главарь их шайки мог притвориться им (а это, как я помню, излюбленная стратегия злокозненного доктора Кьянти). Планировалось не только ограбить музей, но и убить какого-то несчастного, которого они туда заманили; либо по причине, связанной с самой бандой (может, он их предал), либо же из-за ценностей, которые он носит при себе (например, алмазы или рубины). На секунду мне стало дурно от мысли, что этой несчастной жертвой должен стать я, а целью злоумышленников – мое первое калькуттское издание тысяча восемьсот четырнадцатого года, которое я прижимал к груди.

Однако после недолгого раздумья я пришел к выводу, что это не так. Было ясно, что меня приняли за такого же отчаянного бандита со множеством кличек, поскольку хозяин, от шуточек которого у меня кровь стыла в жилах, обращался ко мне то как к Чарльзу Лоутону, то как к Уоллесу Бири[10], то как к Джорджу Арлиссу[11], и ирония из ироний состояла в том, что я – я! – в этом гнусном спектакле должен был сыграть ученого-востоковеда.

И что же мне оставалось делать? В ситуации смертельной опасности мне нужно было прорваться одним прыжком сквозь толпу этих головорезов и поднять их на уши? Можете догадаться, что это не возымело бы никакого эффекта. И более того! Сэр Герберт, я говорю вам это со стыдом, который странным образом перемежается во мне со смутной гордостью: в момент ужаса у меня возникло ощущение, доселе мне неведомое. Я почувствовал, что в моих венах течет и вскипает доселе дремавшая кровь горцев, пробудившаяся ото сна в минуту опасности. Мог ли я позволить этим злодеям ограбить мистера Уэйда и замучить ни в чем не повинного человека до смерти? Нет! Во имя небесного престола, нет! – взревел доктор Иллингворт; он вдруг вскочил с места и захлопал руками, как чайка крыльями. У меня на письменном столе стояла в рамке фотография жены, и один взмах его руки отправил ее в полет через весь кабинет. Он был так взбудоражен, что даже не извинился, но вот он взял себя в руки и сбавил тон. – Славно, славно, решил я. Я мог понаблюдать. Я мог выжидать. Я мог прикинуться этим злокозненным востоковедом. Как бы ни захлестывали меня эмоции, я мог забросать главаря хитроумными вопросами, пока не вытянул бы из него все подробности плана, прямо как ваш сотрудник из Скотленд-Ярда в «Кинжале судьбы», и тем временем я бы изловчился и разработал план того, как расстроить их гнусные замыслы. Хоть я и уделил столько времени описанию состояния своего ума в тот момент, все это было делом секунды. Главарь расхаживал по кабинету, дьявольски посмеиваясь (гладко выбритый подбородок при таких длинных усах придавал ему еще более злодейский вид), готовясь прикрепить к моему лицу накладные бакенбарды. Хоть я и противился этому всеми фибрами своей души, я не дрогнул и не выказал неудовольствия. Это чудовище, которое ехидно советовало мне не улыбаться, когда свершится убийство, это чудовище должно было поверить мне! Я опустился даже до того, чтобы похвалить свою новую внешность, глядя в зеркало, которое он принес из уборной и поставил на стол. Затем, мысленно готовя себя к этому нелегкому испытанию, я понизил голос до скрипучего шепота.

– Так и кого мы собираемся замочить, босс? – к своему вечному стыду, спросил пастор Эдинбургской пресвитерианской церкви, основанной Джоном Ноксом.

Глава одиннадцатая

Ужасный мистер Гейбл: как доктор Иллингворт Уильяма Уоллеса играл

Ну, друзья мои, посреди этого чокнутого бенефиса мне таки пришлось напоить старика Иллингворта во второй раз. Он явно в этом нуждался. И боже ты мой, я был от него в восторге! Казалось, даже стенографист едва сдерживался, чтоб не захлопать ему. Джерри Уэйд со своей компашкой, естественно, задумали очередной дурацкий розыгрыш. Но Иллингворт и понятия об этом не имел. Он-то решил, что оказался по меньшей мере в гнезде чикагской мафии. Ну так и что же? Из всех проповедников, когда-либо стоявших у церковной кафедры, этот старик был самым несуразным и путаным, однако же, когда дело запахло жареным, он вдруг проявил невиданные мужество и чутье истинного шотландского вождя при обороне заставы Как-бишь-ее-там. Немного погодя, переведя дух и