– Мы почти завершили обыск, сэр, – отрапортовал Престон. – И до сих пор никаких признаков этой уни…

– Будете стенографировать, – велел Хэдли. – Мистер Рейберн, ваши показания будут записаны, а затем я попрошу вас подписать бумаги. Ну а теперь давайте послушаем, что здесь происходило.

Быстро оглядевшись по сторонам, Рейберн прислонился к изножью ближайшей двуспальной кровати и, кажется, собрался с силами. Усы у него поникли и буквально, и метафорически, он казался каким-то вялым и слегка потрепанным.

– Что ж, все было так. Нельзя утверждать, что действие эфира выветрилось совершенно. Это в некотором роде камуфляж ради… – Он мотнул головой в сторону номера через коридор. – Но я начал задаваться вопросом, не свалял ли дурака на борту того корабля. Опять же мы чертовски весело провели время в доме у Гэя.

– Погодите. Вы с миссис Кент вели какие-нибудь разговоры о браке?

– Нет, не в этот раз. Сама она не стала бы касаться этой темы, ну и я не стал. Вы же понимаете, был ведь Род. – Он взглянул на Кента. – Крис, клянусь, я никогда не желал ему зла.

– Продолжайте.

– Итак, вы понимаете, что я снова увидел Дженни только вчера вечером. После всего, что случилось, я, само собой, не ожидал, что она припадет к моему плечу или что-нибудь в этом роде. И я уже начал задумываться, хотел ли я этого, – я ей не доверял. Однако же у меня не было возможности поговорить с ней наедине. Она казалась какой-то странной. В театре устроила так, чтобы мы сидели на противоположных концах ряда, а между действиями она общалась исключительно с Гэем. Никогда еще не видел ее такой… оживленной.

И вы же понимаете, что единственный момент, когда я мог застать ее одну, наступил после того, как остальные улеглись спать. Я выждал минут пятнадцать-двадцать с момента, когда все двери закрылись. Затем перебежал через коридор сюда, – он указал на боковую дверь, – и постучал.

– И?.. – подтолкнул его Хэдли, потому что он замялся.

– Вот что я могу сказать. Она чего-то боялась. После того как я постучал, пару секунд стояла тишина. Затем я услышал ее голос, прямо из-за двери, она спрашивала, кто это. Мне пришлось дважды назвать себя, чтобы она открыла.

– А вечером в театре она тоже казалась напуганной?

– Нет. По крайней мере, это не бросалось в глаза. Вокруг нее была какая-то атмосфера таинственности, не знаю, как еще это описать. И дверь была на засове – я помню его бряканье, когда она отодвинула его.

Она успела поменять туфли на тапочки и только что начала разбирать дорожный сундук. Сундук, да и все остальное выглядело в точности так, как сейчас. Не хочу, чтобы вы сочли меня бо`льшим ослом, чем я есть. Однако, увидев Дженни снова, я не знал, что сказать. Я просто стоял и таращился на нее, и в груди у меня щемило. Это чертовски трудное признание, но так было. Она опустилась в кресло и ждала, чтобы я заговорил первым. Она сидела вот в этом кресле, рядом с бюро.

Он кивнул в ту сторону. В комнате было теперь серо от предвечерних теней, и мебель из клена слабо поблескивала.

– И потому я начал говорить – в основном о Роде, о том, как все это ужасно. И ни слова о нас с ней. Хотя и знал, что она ждет именно этого. И она слушала с таким невозмутимым видом, словно позировала для фотографии. Знаете, лицо такое холодное, уголки рта чуть опущены… На руке у нее был этот браслет с черным камнем и надписью. Тогда я в первый раз его заметил. Как я вам уже сказал, это не я ей его подарил – это она мне его подарила спустя минуту.

Есть кое-что еще, о чем я должен рассказать, потому что это имеет отношение к нашему делу. Я продолжал болтать, совершенно бездумно, недоумевая, зачем я вообще говорю. За это время она поднималась с места раз или два, в том числе подошла к этому вот туалетному столику и взяла свою сумочку, чтобы достать из нее носовой платок. Я заметил, когда она перебирала содержимое сумочки, что ключ от номера – ключ с хромированным брелоком – лежит внутри.

К тому моменту, когда я подумал, что пора бы уже как-то разрядить обстановку, она приняла решение. Это было заметно: раз – и решено. Ее лицо чуточку смягчилось. И она спросила меня прямо, в этой своей доверительной манере, люблю ли я ее. Это сломало все барьеры. Я сказал: да. Я наговорил много чего. Она тут же сказала, что хочет подарить мне сувенир как залог, что-то в этом роде. Она расстегнула браслет и протянула мне, и я в точности помню, что она при этом произнесла. Она попросила: «Сохрани навсегда. Тогда никто не попытается разбудить мертвеца». Не спрашивайте меня, что это значит. Мне ее слова показались чересчур высокопарными. Потому что, заметьте, какая-то часть моего разума все же бодрствовала. И в те романтические мгновения – подумать только! – я был не ближе ей, чем часы, которые тикают рядом с вами. Кроме того, сразу после она очень оживилась. Сказала, уже поздно и что подумают люди, если меня застанут здесь в такой час?

Я все еще был одурманен: мне хотелось длить мгновение дальше. И вот меня осенила романтическая идея. Я сказал, почему бы нам не встать утром пораньше, позавтракать вместе, а потом отправиться осматривать город только вдвоем, прежде чем кто-то успеет к нам присоединиться? Это надо было сделать рано, потому что Дэн Рипер вечно вскакивает и принимается орать на всю гостиницу в тот час, когда мне лично снятся самые сладкие сны. Я безрассудно предложил семь утра. Видит бог, мне вовсе не хотелось вставать в семь утра, чтобы пройтись по этому Раю Земному с не прикрытой вуалью гурией. Но я стоял там и нес чушь. Она согласилась на мое предложение, но на ее лице было написано: «Шел бы ты уже». Наконец она спросила, не хочу ли я поцеловать ее на ночь. Я сказал: конечно. Вместо того чтобы сграбастать красотку в объятия, как я сделал бы с любой другой на ее месте, я всего лишь целомудренно и нежно расцеловал ее в обе щеки… Ну хватит уже смотреть с таким смущением, господа: вы хотели правду – так получайте. Затем она вытянула свою лебединую шею и сказала: «И еще один, на удачу». Вот