— Кто как, а я предпочитаю виски! — изрекла Марья Степановна. Я очнулась и сфокусировала взгляд. Из книжного секретера, приспособленного под бар, старушка извлекла большую бутылку «Черной лошади». — Если кому чего другого, то сами берите! — она кивнула на секретер. — Лед в холодильнике!

— Марья Степановна, — мялся Гена, — вы простите, мне ехать надо, там операция в самом разгаре.

— Езжай, касатик, — она поставила бутыль в центр стола, — смотрите, аккуратнее с этими сявками! Чтоб их нечистый оприходовал! Девоньки, ну что вы там застыли?

Тая смотрела на свою соседку, разинув рот.

— Можно я после зайду, Марья Степановна? — Гена с обожанием смотрел на старушку.

— Конечно, касатик, — кивнула она, деловито разливая по толстокожим турецким стаканам напиток, — и передай сынку со всем его отделом, чтобы «Rad Lable» больше мне не носили, дрянь, а не виски!

— Хорошо, Марья Степановна!

Гена улетучился, а мы присели за стол. Тая попыталась что-то сказать, но хозяйка ее остановила:

— Выпейте-ка, ребятоньки для начала, вот, лимончики с солью, закусите. Они, правда, под текилу хорошо идут, но и сейчас неплохо будет.

Мы молча повиновались, на самом деле, все пошло прекрасно.

Когда мы более-менее пришли в себя и очухались, Тая снова принялась расспрашивать соседку:

— Марья Степановна, а как вы догадались, что это не я к вам приходила?

— Таюшка, — старушка по-беличьи погрызла дольку соленого лимона, — я же профессиональный художник-портретист…

Глядя на изумленное лицо Таи, я поняла, что с соседями надо дружить близко и плотно.

— Ты уж прости мое старушечье любопытство, но заглянула я в твою сумку, не утерпела! — Марья Степановна щедро плеснула в стаканы виски.

— Да ладно, чего уж там, — махнула рукой Тая, — теперь-то что…

— Ох, ну ничего не понимает эта молодежь! — старушка покачала головой, поднялась из-за стола, вышла из комнаты и вернулась с Тайкиной клетчатой сумкой. — Вот твое имущество! — с гордостью изрекла старушка. — Мне можно доверять! Все всегда в целости будет!

Мы с Таей переглянулись. Спотыкаясь и падая, мы кинулись к сумке, раскурочили ее и… увидели глумливую улыбочку пузана, с которым уже всяко распрощались.

— А что же вы отдали мнимой Тае? — поинтересовался совершенно пришедший в себя после выпитого Влад.

— Такую же точно статую, — довольно улыбнулась Марья Степановна, — их вообще только три в СССР, одна была у моего Стешеньки, вторую я в вашей сумке увидала. Вот и подменила от греха подальше, когда эта, что Таечку изображала, пожаловала.

Я уж не стала на глазах у старушки дергать пузана за хозяйство, чтобы удостовериться, что все сокровища в сохранности — он был достаточно тяжел… достаточно!

Сидя на ковре и прижимая к груди уродца, Тая удивительно чувственным голосом пролаяла:

— Марья! Степанна! Вы! Вы… Марья Степан…

И я твердо решила: завтра же покупаю торт и отправляюсь налаживать отношения со своей соседкой-пираньей… Завтра же! Лучше прямо сегодня! Нет, сейчас!!!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

— А кто ж в моей квартире сидит? — вспомнила я, наконец, и о своем бедном песике. — Там кто-то есть!

— Это одноклассник мой, — сказал Влад, как следует приценившись к остаткам виски. — Когда мы уезжали из твоей хатки… кстати, Сена, у тебя в квартире все так отремонтировано! — то попросил своего приятеля присмотреть и за хаткой, и за песиком. Его как раз жена опять выгнала из дома, так он с восторгом согласился, до сих пор у тебя! Он с собаками никогда не общался, так чтобы не напортить, гуляет с ним раз по шесть на день и кормит… все время…

— О! — взвыла я, — нельзя же так!!! Испортит мне Лаврика!!!

— Сейчас к тебе поедем, — тихо икнула Тая, копаясь в секретере Марьи Петровны. Старушка тем временем что-то готовила для нас на кухне. Тая извлекла бутылку мартини, и я подумала, что этим стоит запить виски. Тая щедро налила нам вина и полезла к пузану.

— Я не смогу успокоиться, пока не убедюсь… не убеждусь…

— Вскрывай! — я присоединилась к ней. Тая в остервенении принялась дергать выдающуюся часть статуи, а Влад, попивая мартини, с интересом за нами наблюдал. Вскрыв тайник, подруга запустила внутрь руку и вытащила пригоршню драгоценных буках, сверху сиял скорпион.

— Ох… ты! — изрек Влад и пролил себе на штаны мартини. — Вау!

Он схватил скорпиона и завертел в руках.

— Золото, что ли?

— Отдай, дурак!

Не успела Тая выхватить жука у Влада, как вдруг бриллиантовая спина скорпиона подалась в сторону под пальцами Влада, и на ковровую дорожку посыпался какой-то желтоватый порошок.

— Ливасол! — крикнули мы с Таей одновременно и подставили ладони под драгоценную струйку.

Собрав все до крупицы на чистый листок бумаги, мы перевели дух.

— Пожалуй… — начала Тая.

— Пожалуй, да, — кивнула я, — ты права, передадим формулу и порошок Бенедиктову! И не надо так на меня смотреть, Тая! Я же сказала: формулу и порошок!

— Да? — расцвела подруга, прижимая к себе пузана с золотом. — Я согласна!

— А вы уверены, что это все золотое? — сказал Влад, рассматривая жучка скарабея, — что-то не похоже… Чья-то коллекция, да?

— Еда готова! — Мария Степановна внесла поднос с дымящейся вкуснятиной.

— Что это? — сладострастно принюхалась я. — Пахнет так божественно!

— Картошка с обжаренной кровяной колбаской, — Марья Степановна поставила явство на стол. — Однажды мы со Стешенькой были в Китае, зашли в ресторан, и нам предложили фирменное блюдо — суп из птичьих гнезд, звучало это так красиво, что мы заказали. А потом выяснилось, что это — слюна каких-то чаек… короче, не к столу будет сказано, ребятоньки! Так я и затребовала тогда что-нибудь получше, породнее, и принесли нам вот такую вот картошечку. Я в нее на всю жизнь и влюбилась! Ну? Что ж вы, ребятки, замерли? Стынет же вкуснятинка!

Олег МАКУШКИН

ЦЕНИТЕЛИ КРАСОТЫ

Нежные лепестки белых роз дышали влагой и свежестью, прозрачные капли застыли на складках цветочных венчиков. Бархатные на ощупь, розовощекие персики лежали на блюде дымчатого стекла, согревая своей мягкой ворсистой шкуркой его льдистую поверхность. Блюдо и ваза с розами стояли на маленьком столике с изогнутыми ножками, эбеновую поверхность которого украшала инкрустация из багряно-красной яшмы и густого, как мед, янтаря. Дополняли композицию два хрустальных фужера, наполненные прозрачным, но таящим в себе золотую искру южного солнца белым вином из авиньонской лозы.

Кардинал очень любил этот столик. Каждый день его слуга по-новому