Андрей икнул.

— Ну же! Хочешь же, сквернавец эдакий, вижу, что хочешь.

Тут Андрей заметил, что его штаны и правда вздулись колом. Он снова икнул и поспешил ретироваться. Жоблинский проводил его насмешливым козлиным блеянием.

Добравшись до бара, Быстров спросил стакан виски.

— О да, крошка! — простонал бармен и шваркнул перед ним целую бутылку «Jack Daniel’s». Из-под стойки донеслось влажное чавканье. Андрей обреченно пожал плечами и отхлебнул из горлышка. Закашлявшись с непривычки, он обвел слезящимися глазами зал, освещаемый неверными сполохами спиртового пламени: Марии нигде не было видно. Дабы справиться с кашлем и непрекращающейся икотой, он сделал еще пару глотков и, отдышавшись, что есть силы выкрикнул в наполненный беснующимися, визжащими и хохочущими тенями полумрак:

— Ма-ша! Мария!

— Марррыя! Не вижу зари я! — передразнил его директор фронт-офиса и тяжело оперся — почти упал — на стойку рядом. Он был уже мертвецки пьян: язык заплетался, глаза то и дело закатывались, а из вялого рта стекала струйка слюны. Скосив глаза вниз, Андрей с облегчением заметил, что тот, хотя и с расстегнутой ширинкой, но снова в штанах.

— Д-далась она тебе! Сегодня шабаш, пы-понят-но? Ша-баш!

— Какой еще шабаш?

— Великий.

— Все равно не понимаю.

— Ох, молодежь!.. Ну, шабаш, шабаш… черная месса, иначе.

— Что за бред!

— А ты плакатик этот ч-читал? — строго спросил директор и указал пальцем ему за спину.

— Мне сказали, что это как «великая суббота» переводится, — удивился Андрей, оборачиваясь к выложенной из цветов надписи.

— В-вот ду-урень! Ххех! Ну, ду-у…

— Ладно, хватит! — разозлился он. — Пускай шабаш. И что это значит?

— Значит? А то и значит: чпокай кого хошь! Кого хошь, того и ч-чпокай… и никто не может того… этого… отказать, вот… ххех! Захочу вот — и тебя… чпокну.

Быстрову не хотелось «чпокаться» с лысым директором, и он отодвинулся на всякий случай подальше. Но тот, видно, потерял к нему всякий интерес и, мотая отяжелевшей головой, всхлипнул:

— Только я не хочу… Не хочу! Я девочку хочу… маленькую такую… — Он снова всхлипнул и, приподняв над стойкой руку, показал насколько именно маленькую: — Малю-юсенькую! А такой здесь нет. П-п-чему? — Неожиданно озверев, он шлепнул ладонью о стойку и гаркнул в лицо бармену: — Холуй!

Бармен вздрогнул, округлил глаза и произнес: «О!» Потом еще раз: «О!», и снова: «О!о! о! О-о-о-о!» — и медленно осел за стойку.

Прихватив бутылку, Андрей решил поискать Марию в неосвещенной части зала. Он не столько волновался за нее, сколько хотел потребовать ответа на кое-какие назревшие вопросы. Виски придало ему смелости; он шел, бесцеремонно расталкивая упившихся топ-менеджеров и дам в растерзанных одеждах или вовсе без оных. Полумрак, делающий лица едва различимыми, несмотря на пляшущие языки голубоватого пламени, только добавлял ему решимости.

Когда он попытался исследовать очередной темный угол, раздавшийся оттуда яростный звериный рев буквально отшвырнул его; споткнувшись о брошенную кем-то пустую бутылку, он приземлился на задницу, а из мрака, словно медведь из берлоги, появился замеченный им в самом начале вечеринки церковный иерарх. Только теперь он был в одном залитом вином подряснике; глаза его горели, борода и волосы стояли дыбом. Нависнув над Быстровым корпулентным туловом, пастырь ухватил его за плечи.

— Не сейчас, сыне, — прогудел он оперным басом, вздергивая Андрея с пола, — ибо — увы! — крантик мой пуст безнадежно.

— Как же это вы, святой отец, — мстительно спросил Быстров, одергивая пиджак, — при таком, можно сказать ангельском чине, а в этой, как ее… черной мессе участвуете?

— Какой, к бесу лешему, мессе?! — возмутился иерарх и сокрушенно покачал головой. — Вот они, плоды пагубные прозелитизма римского! В православной стране живем… иэх! — И, погрозив кому-то кулаком, удалился.

Проводив борца с католической экспансией ошалелым взглядом, Андрей запрокинул голову и приложился к уже наполовину опустевшей бутылке. И тут чья-то рука ухватила его за промежность. От неожиданности он едва не захлебнулся, исторгнув изо рта все содержимое. Перед ним стояла Мария, мокрая и злая. Андрей истерически захихикал.

— Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?

— Дурак!

— Согласен. — Он решительно взял ее под руку. — Потому как ровным счетом ничего не понимаю. Что здесь, собственно, происходит, а? Говорила, банкет, помолвка, потом, как его…

— Гомагиум.

— Пускай. А тут шабаш, говорят, какой-то. И действительно, на вечеринку не похоже: сплошной Содом и Горгона!

— Гоморра.

— Пускай. — Отведя в сторону, он развернул ее к себе и как следует встряхнул. — Ну?! Я требую объяснений!

— Остынь, кролик. — Она уже полностью взяла себя в руки, одновременно освобождаясь и от его ладоней. — Будут тебе объяснения. Раз сам не дотумкал. Спрашивай.

Андрей помолчал, собираясь с мыслями, потом обвел широким жестом зал.

— Что означает весь этот… бордельеро, во-первых. Во-вторых, почему хозяйничает тут не твой папочка, не Сан Саныч, а какой-то Анцыбалов, и кто он такой на самом деле. В-третьих, какое отношение наша помолвка…

— Не части, куда разогнался? Мне казалось, что многое я тебе уже объяснила. Остальное мог бы и сам… ладно. — Маша вздохнула и тоже повела кругом себя рукой. — Все мы здесь — газары. Служим Маммону. Почему и для чего, я говорила и дважды повторять не намерена. Служба наша, как видишь, не очень обременительна, — она усмехнулась, — порою даже приятна. Вот. Однако, так сказать, широкой общественности знать все эти… подробности ни к чему. Надеюсь, понимаешь? А поскольку ты вознамерился стать моим мужем, естественно, встал вопрос о твоем приеме в ковен…

— Куда?

— В члены нашей организации, если тебе так понятней.

— Уф! Секта, что ли, какая? — пробормотал Быстров, утирая вспотевший лоб. — Ну, хорошо, а Маммон — это, выходит, Анцыбалов, так?

— Он и Симон, он и Елимас, и Живое Подобие Мамона, — загадочно и как-то нараспев ответила Мария. — Только учти, кролик, — тут она схватила его за галстук и притянула к себе, — если раньше ты мог еще отказаться (я ведь спрашивала тебя, помнишь?), то теперь дороги назад у тебя нет.

— Почему? — растерялся Андрей.

— По кочану! — Маша пристально посмотрела на него и усмехнулась. — А ты что же, раздумал на мне жениться?

— Что ты, Мася, наоборот…

— Вот и славно. Да чего ты переживаешь? Воспринимай это как своего рода закрытый клуб для избранных. Посмотри — весь топ-менеджмент нашего банка здесь.

— Ага, весь… а первый вице, Гирей Девлетович Кильдибаев, где? Из Мурзоевых никого тоже нет.

— Ты не понимаешь. Просто они в другом ковене.

— Как это?

— Ну, если тебе интересно, они Иблису руку держат. Национальные традиции, что делать? Тсс! — Приложив палец к губам, она указала