– Веселитесь? – спросил я, когда мне наконец удалось пресечь вопли. – Ну веселитесь, пока можете. Вроде вы говорили, что были на балу общества корзинщиков. Зачем?

– Ну был. Там была одна хорошенькая блондинка-корзинщица… – Батлер заметил мое выражение и замолк. На его лице вновь отразилась какая-то неуловимая проницательность; он готовился к дуэли, отчаянно готовился. – Послушайте, инспектор, для сыщика вы человек неплохой, так что скажу вам как на духу. Да, я ходил на костюмированный бал… его устраивала автомобильная компания… и по чистой случайности там действительно была хорошенькая блондинка, она сказала, что была бы не прочь встретиться где-нибудь завтра. Но это был лишь предлог.

– Предлог?

– Именно. Все дело вот в чем: я пишу приключенческие рассказы, ну, знаете, такие, чтобы нервы пощекотать, для американских газет… литературных газет, иногда совместно с младшим Уэйдом. Этот их музей – бесценный источник материала про всякие там проклятия богини Кали и тому подобное. Но я вот что хотел испытать: действительно ли на улицах царит оживление и буйство красок. Сами подумайте, чтобы заглянуть прямо в сверкающие глаза опасности, нет лучше способа, чем надеть полицейскую форму и отправиться так гулять…

Он все больше увлекался идеями, которые, готов поклясться, пришли ему в голову не ранее как несколько минут назад, и наслаждался модуляциями собственного голоса. Он обернулся, чтобы посмотреть на меня, и в его взгляде было нечто осознанно гипнотическое; нечто жуткое, несмотря на его широкую улыбку, заставшее меня врасплох на этой залитой лунным светом улице.

– Все это, – сказал я, – можно приложить к вашему заявлению о том, что сегодня ночью вас в Музее Уэйда не было?

Он вдруг оборвал себя:

– А?.. Где? Нет. Не было.

– Вы можете подтвердить, что были там, где говорите?

– Это будет трудновато. На балу все были в масках… а потом эта прогулка по улицам… может, блондиночка, а хотя… – бормотал он, как будто разговаривая с самим собой. – Да черт с ним, раз уж дело принимает такой оборот, а вы-то можете доказать, что я был в музее? И вообще, что за дела тут творятся? Я даже не понимаю, что мне вам нужно объяснить. Сэм Бакстер что-то там болтал про какого-то Пендерела, которого убили кинжалом с ручкой из слоновой кости, но я не имею об этом ни малейшего понятия. Вы-то можете доказать, что я был в музее?

– Вероятно. Вас, знаете ли, видели.

Тут он остановился в прямом смысле слова и развернулся, лихо двинув плечами, но я подтолкнул его в спину, чтобы остальные не успели нас нагнать. Позади нас губная гармошка напевала о том, как мы заплываем в Лунную бухту, а выражение лица Батлера ужасающе не соответствовало этому настроению.

– Видели? – повторил он. – Гнусная ложь. Кто вам такое сказал? Кто меня видел?

– Тот, кто носил седые накладные бакенбарды. Он вышел через черный ход музея и полез на стену. А теперь слушайте внимательно! Еще он видел сержанта из моего отделения, вы с ним довольно похожи, особенно телосложением, разве что у вас усов нет. Этот человек увидел в потемках моего сержанта, проверяющего, заперты ли музейные двери. И сказал ему: «Это ты его убил, и тебя за это повесят, милый мой самозванец. Я видел тебя в повозке». Ох, не сержанта он имел тогда в виду; он принял сержанта за кого-то другого… Кто бы это мог быть?

Едва волоча ноги и уставившись куда-то вдаль, Батлер сказал кое-что любопытное. А именно:

– Вы говорили об этом остальным?

– Нет.

– А где сейчас этот свидетель в накладных бакенбардах?

– Исчез.

– Вы знаете, кто он такой?

– Пока нет.

Батлер торжествующе огляделся кругом.

– Просто чудесно, инспектор! А как правдоподобно, а как тонко и хитро, тоньше папиросной бумаги. Нет, так дело не пойдет. Разве можно на таком основании предъявлять обвинение? И к чему все это? У вас имеется просто идеальный свидетель (которого вы, конечно, не можете предъявить), большой любитель фальшивых бакенбардов, лазания по стенам и скандалов с сержантами полиции. И вот на основании бессмысленной болтовни этого, как бы помягче выразиться, эксцентричного персонажа вы из восьми миллионов горожан выбрали того единственного, который ходил на маскарад и может это подтвердить. (Ваш персонаж, кажется, тоже был в костюме, но этот факт мы опустим.) Получается, что это я убил человека, о котором никогда в жизни не слышал, в здании, в котором никогда в жизни не был. Есть ли хоть один свидетель, чьим словам можно доверять, который не является призраком, которого вы можете предъявить и который подтвердит, что я был в музее? Вот есть старик Пруэн, у которого за плечами, к слову сказать, помимо десяти лет работы в музее, еще двадцать лет работы на семью Уэйд. Что он говорит? Что я был в музее сегодня ночью?

– Всему свое время.

Батлер бросил на меня испепеляющий взгляд. И, качая головой, продолжил:

– Честное слово, дружище, вам это просто так с рук не сойдет. Лично вы можете думать, что я там был. А меня там не было, но не это сейчас важно. Можете считать, что я там был, но сумеете ли вы это доказать? Решитесь ли явиться к судье с теми доказательствами, которые у вас есть? Подумайте сами, – он все больше распалялся от собственного красноречия, – как все это выглядит! Вы заявляете, что я заколол этого незнакомца и запихал его тело в повозку посреди зала?

– Разве? Я ничего не говорил про повозку в зале. Откуда вам известно об этом?

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Ну, наверное, Сэм или Старикан что-то говорили об этом, пока все трещали там, в квартире. И вы арестуете меня на основании такого безумного свидетельства? Я вас спрашиваю.

– Если все дело безумное, то и свидетельство должно быть ему под стать. Вот мы и пришли.

Большие бронзовые двери музея были чуть приоткрыты, и тонкая полоска света просачивалась из них на тротуар. Свет горел в окнах на верхнем этаже; необычная суета возле здания являла яркий контраст с сонными окрестностями. Однако одна вещь, которую я тогда заметил, заставила меня мысленно выругаться: полицейская машина, в которой сидели Джеймсон и Маннеринг, стояла теперь пустая. Я совершил ошибку: если, вопреки всем моим инструкциям, Маннерингу позволили поговорить с Мириам Уэйд, это могло грозить неприятностями. Сначала мне пришлось иметь дело с дюжиной газетчиков и фотографов,