– Водопад может и потерпеть, – заметил Джерри Уэйд. – Я ни капли не огорчусь. «Произошло убийство». Ладно. Но почему инспектор Каррутерс должен подозревать нас только из-за того, что мы не расстроились и не зарыдали от известия о смерти человека, о котором никогда в жизни не слышали? Я выскажу откровенно человеческую точку зрения: да, это занимательно, прямо сказка, сошедшая со страниц «Тысячи и одной ночи». Ваша беда состоит в том, что вы совершенно равнодушны к литературе. Сногсшибательные истории о том, как султан погубил шесть своих жен, вас интересуют только потому, что они проливают водопады света на брачные обычаи в Басре при каком-то там Хасане в тысяча четыреста первом году. А теперь вы да старик нарассказывали такого, что мне есть чем поделиться с Ринки Батлером, уж он напишет об этом детектив! Однако вполне сознаю, что все мои познания о Востоке ограничиваются неким общим представлением о том, что там носят забавные наряды, говорят про какого-то Аллаха и гоняются с ножами за людьми, которые притрагиваются к их священным реликвиям. И того довольно. Я под страхом смерти не отличил бы на глаз мусульманина-перса от индийского язычника. Но пусть меня заберут гоблины, если я перестану допытываться, в чем же заключается секрет восхитительно-интересной жизни.

– Спокойно, мистер Уэйд, – вмешался я, когда тот начал нервно ерзать и тыкать пальцем в сторону Холмса. – Значит ли это, что вы никак не… не связаны с музеем?

Холмс заулыбался:

– Именно это и значит. Все, чем обычно занимается наш Старикан, – это чтение; книжка за книжкой, И – К – Л – М – Ни о чем конкретном. Это и объясняет его поведение… как сказал бы психолог, защитный механизм. Ему нравится воображать себе мир, в котором все обыденное заражено капелькой безумия: викарии там карабкаются по водостокам своих церквей, лорд-мэр Лондона вдруг отказывается пропустить королевскую процессию через Темпл-Бар[4]. Чушь! Сто раз говорил ему, что вещи не обязательно становятся занимательнее оттого, что ты переворачиваешь их вверх ногами. А правда жизни в том, Старикан, что в реальном мире такого не бывает.

– Разве? – ответил я. – Я склонен согласиться с мистером Уэйдом.

Помолчав, Харриет Кирктон нервно и раздраженно повернулась ко мне.

– О боже ты мой, когда вы уже скажете, чего хотите от нас? – спросила она. – Что вы все ходите вокруг да около и… и… Не знаю, что-то здесь не то. И почему вообще?

На что я ей ответил:

– Потому что, мисс, возможно, один из вас лжет. А что касается всякого рода странностей, викарий, карабкающийся по водостоку церкви, не так уж сильно отличается от музейного служащего, который выплясывает вокруг ящика, распевая про женушку Гарун аль-Рашида. Или от трупа с поваренной книгой в руке. Уверены, что вам нечего мне сообщить?

– Нечего!

Я кратко изложил факты. Бакстер что-то пробормотал и несколько раз хлопнул по столешнице. Однако казалось, что более всего их впечатлило и вывело из равновесия упоминание поваренной книги. Все еще настороженный и сдержанный, Холмс повернулся к Джерри Уэйду с выражением исступленной ярости на восковом лице.

– Если б я не знал… – произнес он и сглотнул. – Это так на тебя похоже. Поваренная книга! Я почти верю в то, что ты каким-то образом замешан в этом.

– Тише, Рон, – неожиданно покровительственным тоном произнес Бакстер. Вытянув шею, он огляделся. – Послушай, Старикан. Я хочу сказать… ты же не… не ты же? Все-таки…

– Хочешь верь, хочешь нет, я ничего об этом не знаю, – спокойно ответил Джерри Уэйд. Тем не менее вид у него был нервный. – Поваренная книга недостаточно колоритна для моего стиля. Боже, помоги нам, грешным!.. Что-то надо с этим делать. Отвяжитесь от меня, пока я пытаюсь думать, ладно? Полагаю, бедолага-испашка не был каким-нибудь шеф-поваром?

– А если б и был, – пробурчал Бакстер, – вряд ли таскал бы с собой книжку про домашнюю кухню, написанную неизвестно кем. Хочу сказать, он вряд ли почерпнул бы оттуда знания, как готовить Soufle a la Carmagnole или еще какие-нибудь блюда, которые полагается готовить шефам. Разве что это какая-нибудь мафиозная криптограмма, шифр или что-нибудь этакое. Как, знаете, «бифштекс и лук» – «уноси ноги, все открылось». Просто отличный способ…

Холмс вскочил:

– Вы что, совсем пьяны? – Побледневший, он старался сохранять спокойствие. – Вы всегда ведете себя как дети или, может, вам не приходило в голову, что речь идет о серьезных вещах?

– Нам чертовски страшно, – ответил Джерри Уэйд столь же спокойно, – если хочешь знать. Ну что, инспектор, остались ли какие-нибудь карты в вашем рукаве? Если мы, конечно, не покончили еще со священниками, карабкающимися по водостоку, и…

Он умолк, уставившись на дверь, и остальные последовали его примеру. Я стоял сбоку, и новоприбывший никак не мог меня видеть. В дверном проеме появился шлем полицейского, и его обладатель двинулся в комнату.

Это был крупный констебль с белыми повязками постового, он оглядел всех собравшихся в комнате.

– Ни у кого не найдется три шиллинга и шесть пенсов? – спросил он. – Мне бы с таксистом рассчитаться. Ну и ночка! Э, да с вами каши не сваришь, хватит таращиться на меня, пошарьте-ка лучше по карманам: три шиллинга и шесть пенсов нужно наскрести.

Глава седьмая

Полицейский, пнувший свой шлем

Прежде чем он заметил меня и прежде чем я мог что-нибудь предпринять, новоприбывший с самым серьезным видом снял свой шлем, выставил его, как футбольный мяч, и пнул через всю комнату. Едва не задев лампу, шлем ударился о стену и откатился к моим ногам. Харриет Кирктон поднялась на ноги.

– Убирайся отсюда, идиот! – воскликнула она. – Тут же настоящий…

Новоприбывший развернулся. Я увидел номера на его воротничке и сразу все понял. Крепкий малый с приятным лицом, на котором от волнения выступила испарина. Несмотря на длинные пряди черных волос, спускающихся на лоб, было заметно, что он начинает лысеть. Рукой в белой повязке он то и дело утирал лицо; в уголках его глаз собрались тревожные морщинки, светло-серые глаза утратили обычную сонливость, краешки широкого рта были опущены. При всей его ленивой расслабленности, от него словно исходила некая опасность. Но я обрадовался его появлению, поскольку оно позволяло сложить одну из частей той кошмарной головоломки, с которой я столкнулся, и теперь мне стало ясно, с какой стороны подойти к ее наиболее затруднительным фрагментам. Увидев меня, он замешкался, быстро огляделся и выпрямился, явно попытавшись придать своему лицу нужное выражение.

Затем он вытянул шею и, задрав подбородок, насмешливо мне поклонился. Если бы он захотел продолжить в том