сражаться за Женю, бороться с ним самим. И друзей его не жаль. Потому что они оставили его в одиночестве, и кто-то, наверное, даже с облегчением. Одиночество! Наверное, Женя думал, что это — лекарство. Единственное! И, знаете, оно действительно помогало. Какое-то время. Да только снадобье это оказалось наркотиком: без него Женя уже не мог, тогда как оно медленно губило его. Вот вы спросили, почему я беспокоюсь. Потому что боюсь за Женю! Что он задумал? Ведь что-то задумал… Вы дверь в его комнату видели? У нас они никогда не запирались, а теперь — замок. Вот уж сколько дней висит. Где Женя? Что с ним?
Старик вновь взлохматил свою роскошную гриву.
— Я уже стар — сколько мне осталось? — вроде бы о своей душе подумать надо, только о ней. Не получается! Мне по-прежнему больно видеть, что творится с людьми. Все убеждает, что сегодня они озабочены лишь своими делами, неудачами, планами, а сострадание и отзывчивость растворились в хамстве и равнодушии, возведенном в добродетель. Но я не желаю с этим соглашаться. Нет! Примером для человечества была и останется Елена Мантурова. Не слышали о ней? Святой Серафим Саровский обещал вернуть жизнь умершему ее брату Михаилу, если она пожертвует собственной. И она пожертвовала, и Саровский свершил сие! Я не верю ни в Бога, хотя поминаю его, ни в черта, ни в этих новомодных мракобесов-экстрасенсов, но мне хочется верить, что это не просто красивая легенда. Что это — правда! Потому что человека нельзя оставлять одного — особенно у последней черты, даже за последней чертой. Я ждал, что придет кто-то, кому небезразлична судьба Жени. Пришли вы, милиция.
В том, как произнес это старик, не было ни разочарования, ни упрека, лишь констатация факта, однако Кочергин вдруг поймал себя на том, что подыскивает слова оправдания. Но в чем его вина?
И все же надо что-то сказать — негромко и рассудительно, чтобы его уверенный голос подействовал благотворно и на старика, и на Путилина, который недвижим, как изваяние, и так же нем. Надо сказать, что он уверен: ничего плохого с Арефьевым не произошло и не произойдет. Ложь — не всегда грех…
В кармане Путилина запиликал мобильный телефон. И это было как избавление, Кочергин буквально сглотнул готовые сорваться с языка слова.
Судмедэксперт вздрогнул, достал трубку, нажал кнопку приема и сказал:
— Да? — Потом протянул телефон Кочергину. — Это вас. Игорь.
Никитин зачастил, будто боялся опоздать:
— Михаил Митрофанович, ваш телефон не фурычит… извините, не работает… так я через Путилина. Очень нужно, потому что Максим нашел Виноградова!
Старик и Путилин следили за следователем одинаково встревоженными глазами. Они были похожи — как отец и сын.
Кочергин вернул эксперту трубку и сказал:
— Спасибо за гостеприимство. Вынуждены покинуть вас.
— Уже? — старик непритворно огорчился. — Может, еще чайку?
— Нет, спасибо. Труба зовет!
— Это… это связано с Женей?
Кочергин не ответил.
Того времени, что они спускались в лифте, следователю хватило, чтобы пересказать Путилину услышанное от Игоря. Ну, Максим! Не может без приключений.
Судмедэксперт, однако, прореагировал как-то вяло. Потом словно очнулся:
— Хороший старик. Он верит… Но вера редко выдерживает испытание знанием. Я прав, Михаил Митрофанович?
И снова Кочергин промолчал.
19
Путилина, как тот ни настаивал, следователь с собой не взял, в довольно-таки жесткой форме посоветовав отправляться домой. Хватит с него на сегодня философии и рефлексий!
Кочергин шел по затихающему к ночи городу и думал о том, как много теперь знает о «кукольнике» и… как мало. Например, ему неизвестно место новой работы Арефьева. Возможно, там отыщутся его следы… Что остается? Надеяться на Виноградова. Правда, старик сказал, что они с Арефьевым «раздружились», но шанс есть. Шанс всегда есть!
…— Ничем не могу вам помочь.
Виноградов следователю понравился сразу. Подкупали независимость, отсутствие и намека на страх. И это был не дешевый понт уголовника, а убежденность в своей правоте. А ведь Алексей не мог не понимать, что положение, в котором он оказался, не такое уж простое и правота его не всем очевидна. Ее придется доказывать, потому что обязательно найдутся люди — тот же Приходько, тот же Черников, — которые станут радеть за Поликарпова-младшего, валить с больной головы на здоровую и не преминут напомнить, что за плечами Виноградова суд и срок. И все же Алексей Виноградов не боялся. Отбоялся свое, как и майор в отставке Никифоров.
Что до Кочергина, он поверил Виноградову, потому что доверял Максиму, поведавшему, что произошло в «Жемчужине». И еще следователь помнил, что говорила о сыне Ольга Тимофеевна…
Во многом поэтому, переговорив с Никитиным и обменявшись двумя-тремя фразами с Виноградовым, Кочергин сказал:
— «Начальник»? Алексей, давайте сразу договоримся, что вы будете избегать блатных выражений. Не к чему увечить «великий и могучий». Тем более что этому специфическому жаргону в вашей будущей жизни, как я понимаю, места не предвидится.
Виноградов прищурился:
— Вам мама рассказала, да? Про институт? А вдруг я собираюсь именно в этой области специализироваться: слэнг, арго, феня? А пока упражняюсь, репетирую.
— И все же не стоит.
Максим, ожидавший от следователя совсем другого разговора, недоуменно посмотрел на брата: к чему эти реверансы? Какая разница, во что облачается содержание? Игорь ответил взглядом еще более недоуменным и предостерегающим: не вздумай вмешиваться!
А Кочергин сознательно увел разговор в сторону. Во-первых, он хотел принудить Виноградова оставить знакомую, но по сути чуждую речь. Человек должен говорить так, чтобы ему было удобно выражать свои мысли, чтобы не приходилось выискивать адекватные слова — грубые или, наоборот, медоточивые, — и подбирать соответствующую интонацию. Просьбу, которую следователь высказал Виноградову, никогда не услышал бы от него какой-нибудь рецидивист: тому действительно ловчее «по фене бо-тать»! А во-вторых, таким образом Кочергин создавал обстановку доверительной беседы, в которой на задний план ушли бы и обшарпанные стены, и казенные столы, и встревоженные сотрудники отделения, которых вывела из будничного равновесия негаданная встреча с отпрыском главы города.
Когда следователь появился в отделении, «сортировка» задержанных уже закончилась. Нескольких человек оставили до утра, остальных, переписав фамилии, адреса и прочее, распустили по домам, предупредив, что они могут понадобиться в любой момент.
Поликарпова-младшего тоже придержали, хотя тот бурно протестовал и требовал доступа к телефону: «Отцу звонить буду! Адвокату!» Получив отказ, сначала пугал всевозможными карами, а потом сник.
Следователь не сомневался, что лишь присутствие Максима не позволило работникам отделения «поступиться принципами». В своем мнении он утвердился после того, как накоротке переговорил с пожилым капитаном, которому выпала нелегкая