мясными лавками и магазинами натуральных вин. Вскоре мы проезжаем великолепные белые здания, среди которых посольство Узбекистана и дом Бекхэмов. Школа Дилана всего в нескольких кварталах, прячется в тупике тихой улочки.
Школе Сент-Анджелес для мальчиков исполнилось сто пятьдесят лет, и находится она в величавом викторианском здании – ни дать ни взять из романа Диккенса. Единственная уступка современности – несуразно яркая синяя дверь, да и ту наскоро покрасили несколько лет назад, когда управление перешло частной инвестиционной компании и та попыталась затащить школу в двадцать первый век.
Детей в Сент-Анджелес отводят по распорядку столь же строгому, как на военном параде в Северной Корее. Приезжать на машине категорически запрещено, а значит, все родители, даже самые занятые и важные, с трудом выбивают себе место на парковке неподалеку и шагают к внушительным железным воротам, как паломники к Мекке.
Когда мы приезжаем, очередь пилигримов уже огибает здание. Мы немного опоздали; впрочем, Дилан еще успеет на автобус, а я – по очень важным делам. Главное, не попадаться на глаза мисс Доббинс, главе так называемого душепопечительства. Я целый месяц не отвечаю на ее звонки. Чего бы она там ни задумала, добра не жди.
Мы с Диланом становимся за Аллегрой Армстронг-Джонсон и ее бесцветным сыном Вулфи. Держусь на благоразумном расстоянии в надежде, что она не обернется. Не стану называть Аллегру злейшим врагом – эту честь я приберегла для Хоуп Грубер, да и не так уж хорошо я знаю Аллегру, ненавидеть ее особо не за что. И все же она из сент-анджелесских мам, которых я стараюсь избегать. Блестящие каштановые волосы, членство в престижном клубе «Хёрлингем», конная ферма в Норфолке. Ее муж Руперт пишет биографические книги о Черчилле – оказывается, такая работа не просто существует, а еще и позволяет им жить в шикарном таунхаусе в Южном Кенсингтоне.
– Опять опаздываешь, Флоренс? – кудахчет Аллегра с притворным участием.
Поднимаю взгляд. Этим утром на Аллегре кожаные сапоги для верховой езды от «Эрмес», зеленая кожаная куртка от «Барбур» и самодовольное выражение. Ее тощая собака породы уиппет, одетая в стеганую курточку, бегает без поводка.
Не дождавшись ответа, Аллегра поджимает губы и громко спрашивает:
– Какая ты сегодня нарядная! Большие планы?
От ее тона я словно превращаюсь в школьницу в кабинете директора. К тому же я на десять лет младше остальных мам в Сент-Анджелесе – они-то не залетели в двадцать.
Делаю вид, будто не слышала вопроса, и глажу ее нелепую собачонку.
– Хороший мальчик, Вулфи.
Аллегра хмурится.
– Вулфи – наш сын, не собака!
Тихо напеваю «You’re So Vain»[1]. Когда дохожу до припева, Дилан бросает на меня убийственный взгляд.
– Мам! – шипит он.
– А что? – с невинным видом спрашиваю я. – Это же классика, Карли Саймон поет!
Надо быть с Аллегрой подобрее. Она в этих краях вымирающий вид – настоящая британка в Сент-Анджелесе. Ее соплеменники, люди без аристократических титулов и мужей в хедж-фондах, уже перебрались в Суррей. Эта часть Лондона вообще странная, эдакое экзотическое сборище людей со всех уголков мира, и непонятно, откуда у них всех деньги. Честно говоря, здесь легче наткнуться на бахрейнского принца или наследницу греческой судоходной компании, чем на жителя, скажем, Йоркшира. Ходили слухи, будто Сент-Анджелес делает немногим оставшимся британским семьям скидку на обучение, почти как нуждающимся. А что, вполне возможно. Родители-иностранцы не просто так отправляют детей в школу в гольфах и соломенных шляпах – они хотят «полного» погружения в английскую жизнь. К чему превращать образование ребенка в бесконечный косплей по старым британским традициям, если все остальные дети тоже из Мельбурна, Парижа, Гонконга или Хельсинки?
Мне вот одержимость англичан школами кажется нелепой. Я выросла в квартирке в солнечном уголке неподалеку от Орландо, штат Флорида, и там детей просто отправляли в школу поближе к дому. А в гостях взрослые мужчины точно не гадали весь вечер, где учил таблицу умножения хозяин дома.
Будь моя воля, Дилан ходил бы в начальную школу через квартал от нас, а я бы лишние полчасика спала. Когда мой бывший муж Уилл это услышал, он вскипел, точно я предложила лишить Дилана образования и отправить его трудиться на ферму лет на десять. Уилл, понимаете ли, сам выпускник Сент-Анджелеса и для Дилана хочет того же.
– Ладно, – я пожала плечами. – Платить все равно тебе.
А форма у них и правда симпатичная.
У главных ворот нас встречает натянутой улыбкой древняя бронтозавриха – мисс Шульц.
– Доброе утро, Дилан, – чопорно здоровается она, глядя на меня из-под шлема завитых в парикмахерской седых волос. Одета она точь-в-точь как миссис Даутфайр[2] и слегка пахнет нафталином.
– Не скучай, дружок! – кричу я вслед Дилану, когда он исчезает в толпе мальчиков, одетых в одинаковые фланелевые куртки. – Задай им жару!
Мисс Шульц морщится и кивает мне:
– Миссис Палмер.
– Граймс, – напоминаю я. – Палмер у нас Дилан. Как отец.
Мисс Шульц моргает за круглыми стеклами очков.
– Конечно, – бесцветным голосом говорит она, как будто не видит меня каждое буднее утро вот уже пять лет. – Прошу прощения. Хорошего дня.
Поскорее отхожу от ворот и надеюсь, что на пути не попадется мисс Доббинс. Неподалеку Хоуп Грубер, глава родительского комитета, делится с Фарзаной Кхан и Клео Рисби увлекательнейшей историей о блестящем результате, который один из ее тройняшек показал на тренировочном экзамене в школу Святого Павла.
– А мы даже к репетитору не ходили! – кичится Хоуп, хлопая наращенными ресницами.
Хоуп – отчаянная выскочка из Брисбена. До знакомства с мужем на тридцать лет старше ее (австрийским магнатом в сфере недвижимости) Хоуп кое-как перебивалась съемками в каталогах и жила на Голдхок-роуд, над ларьком с рыбой и картошкой. Когда я ушла из «Девичника», мы вращались в одних и тех же кругах. Дружить не дружили, но жизнь у нас была схожая: обе закупались в «Примарке», тусовались в клубе «Фабрик» и никогда не теряли бдительности – вдруг что интересное подвернется. Хоуп подвернулось – этим, видимо, мы и разнимся.
Теперь у Хоуп трое сыновей, она водит голубой «бентли» со сделанным на заказ номером B0YMUM[3], а в «Инстаграме»[4] называет себя #моделью, #филантропом и #герлбосс. Акцент у нее так и остался простонародным, да и в одежде слишком много леопардового принта, поэтому она не сойдет за свою среди любителей неброской роскоши, зато добилась расположения других мам Сент-Анджелеса за счет Усердия – с большой буквы «у». Хотите подготовить благотворительный гала-концерт или устроить распродажу выпечки? Хоуп вам поможет. Вдобавок у них с Карлом Теодором