Постукиваю пальцами по стеклу и представляю, как Эллиот сидит один. Гадает, где я. Теряет терпение, злится. У него наверняка есть мой номер, правда же? Не может ведь ассистентка отвечать за все звонки? Он обязательно позвонит, и я все объясню.

На Шепердс-Буш-Грин с треском включается громкоговоритель.

– Уважаемые пассажиры, – вещает заранее записанный голос, – автобус сходит с маршрута на следующей остановке.

По второму этажу проносится стон. Водитель сообщает: «примерно через пятнадцать минут» подъедет другой автобус.

Содрогнувшись, двери открываются. Выхожу из салона и жду в темноте.

Без пятнадцати семь, а запасного автобуса нет. Я до сих пор в Шепердс-Буш-Грин, в часе езды от ресторана или, как услужливо сообщает «Гугл», «в трех с половиной часах пешком». Разочарование чувствуется даже физически; по рукам и ногам будто каток проехал.

Я подскакиваю, услышав звонок. Увы, не Эллиот. Брук. Не отвечаю. Вот уж чего не надо, так это ее «полезных» советов: позвонить помощнице Эллиота в понедельник и все объяснить, послать цветы с извинениями в его офис в Лос-Анджелесе, попробовать перенести встречу на другой день. Ей не понять. Я десять лет ждала второго шанса. Тогда сколько лет ждать третьего?

Сдаюсь и шагаю домой пешком. По дороге останавливаюсь у магазина спиртного и покупаю две банки джина с тоником. Пью одна, в темноте, и всех ненавижу: полицейских с самодовольными улыбками; Уилла и его снисходительный взгляд; недосягаемую помощницу Эллиота. А больше всего себя. За все.

Возвращаюсь в безмолвный дом и слушаю сердитое голосовое сообщение от Брук: она пришла посидеть с Диланом, а дома никого. Ой-ой. Эллиот молчит; может, у него и впрямь нет моего номера. На цыпочках прокрадываюсь к комнате Дилана, медленно-медленно приоткрываю дверь, как в те времена, когда он был совсем крошкой – я тихонько подносила палец к его носу и проверяла, дышит ли.

Заползаю в пустую кровать и кутаюсь в одеяло с космонавтами. Простыни пахнут мальчишеским потом и грязными носками. Жгучая слеза скатывается по щеке. Натягиваю одеяло на голову и рыдаю в подушку.

Хочу отмотать время назад. Хочу вернуться. Не понимаю, как последние восемь часов могли кончиться таким кошмаром. Я ведь ждала своей минуты. Я не должна прятаться от полиции и гадать, замешан ли мой сын в чем-то подозрительном. Я сейчас должна сидеть с Эллиотом, пить шампанское и произносить тосты за свое блестящее будущее.

Эллиот. Невыносимо думать, как он сидит в ресторане и ломает голову, куда я запропастилась.

Слезы смешиваются с тушью и собираются в грязную лужицу на подушке; глаза щиплет. Скатываюсь с кровати Дилана на пол, прихватив с собой одеяло. Через открытые шторы на черном небе виднеется полная луна, круглая, как дыня. Нужно встать и умыться, но лежать гораздо приятнее. Долго валяюсь без движения. Потом начинаю замечать пыль на полу, смятые носки. Затем понимаю, что из-под кровати Дилана торчит какой-то ремень или лямка. Не задумываясь, тяну на себя. Поддается с трудом. Тяну еще.

Рюкзак.

По телу пробегает волна адреналина. Рюкзак Дилана. Он здесь. Дилан не забыл его в заповеднике. Большое недоразумение, и все. Я ведь знала, что принесла его из школы, и вот он. Может, все остальное – тоже большое недоразумение?

Включаю свет и осматриваю рюкзак. Он пахнет землей и сыростью, будто долго лежал где-нибудь в саду. Расстегиваю молнию и вываливаю содержимое на кровать. Несколько блокнотов, которых я никогда раньше не видела. Рабочая тетрадь «Бонжур, Франция‑2». Незнакомая синяя бутылка для воды. Непонятный пенал. «Дневник чувств», заполненный корявым детским почерком – тоже незнакомым.

В ушах глухо звенит, пока я разглядываю все эти находки на кровати сына. Доходит до меня медленно, слишком медленно.

Это не рюкзак Дилана.

Верчу «Дневник чувств» в руках. Он теплый, словно от него исходит жар.

Собственность Алфи Рисби.

12

Шепердс-Буш

Пятница 23:49

Горло начинает гореть, на шее будто затягивается узел. Почему мой сын хранит под кроватью рюкзак пропавшего мальчика?

Перелистываю страницы. Пишет Алфи неровно, то тусклым карандашом, то ручкой, оставляющей кляксы. По большей части он жалуется: на «жестокого» учителя тенниса, который велел ему бегать кругами; на «некомпетентную» домработницу, которая сожгла его утренний тост, и на явную несправедливость занятий с репетитором в субботнее утро.

17 сен.

Домашка по математике отстой!!!

22 окт.

Глупый пузан, известный как мистер Демпси, снял с меня два балла за то, что я смеялся на службе.

Ха! Мистер Демпси правда пузан, тут мальчишка прав. Зато от следующей записи мороз по коже.

9 нояб.

Дилан Палмер обещал меня убить…

Бросаю взгляд на число – написано четыре дня назад. К горлу подступает нестерпимая тошнотворная волна. Ползу в ванную. Меня тут же рвет ярко-оранжевым, конца и края этому не видно. Когда в желудке ничего не остается, ложусь на холодный кафельный пол и смотрю в потолок.

Неужели он мог?..

Зажмуриваюсь, хочу спрятаться от собственных лихорадочных мыслей.

Неужели он мог?..

Вспоминается ухмылка Дилана за обедом, но я отбрасываю эту мысль. Наверняка есть иное объяснение. Ему всего десять. Он даже паука убить не способен. Он никогда не навредил бы другому ребенку, правда?

Ползу к старой ванне на лапах и открываю кран с обжигающе горячей водой. Я купила эту квартиру на поощрительную премию с контракта – возможно, тогда я в первый и последний раз мудро распорядилась деньгами. Обветшалая сырая квартира в не самом престижном уголке Шепердс-Буш была мне слегка не по средствам, и все же – моя. Я твердо решила сделать ремонт, убрать старую ванну и установить на ее месте тропический душ, как только стану знаменитой. Потом все рухнуло, прошли годы, а возвращение на сцену так и не состоялось. Теперь я даже рада, что оставила ванну. Это единственное место, где можно хорошенько подумать.

Бросаю в ванну лавандовую бомбочку и погружаюсь в воду. Автозагар тотчас окрашивает пену в грязно-коричневый цвет. Лежу в тишине и размышляю над вопросом, который не решаюсь задать.

Что же ты натворил, Дилан?

Десять лет назад я коротала последние дни беременности за мыслями о том, каким получится Дилан. Он родится с волосами? С карими глазами Уилла или моими серыми? Нос ему достанется пуговкой или с горбинкой?

В глубине души меня больше волновало другое: будет ли он хорошенький? Или жуткий и сморщенный, как эти младенцы-старички? А то и хуже –