Выхода не было – пришлось ознакомить их с полученными от тетки инструкциями, добавив, что в контору в ближайшем будущем вольются женщины-клерки. Это сообщение было принято компаньонами по-разному, согласно темпераменту каждого. Кроткий мистер Энгельман отложил трубку и бросил на мистера Келлера беспомощный взгляд.

Разгневанный мистер Келлер стукнул кулаком по столу и повернулся к Энгельману, пылая от ярости.

– Помните, что я сказал, когда впервые услышал, что вдова мистера Вагнера возглавит дело? Сколько мнений известных философов привел я тогда о моральной и физической ущербности женщин? Я начал с древних египтян и закончил словами доктора Бернастрокиуса, нашего соседа по улице?

У бедного мистера Энгельмана был испуганный вид.

– Не сердитесь, дорогой друг, – мягко произнес он.

– Сердитесь? – повторил мистер Келлер, еще больше распаляясь. – Мой дорогой Энгельман, вы никогда так не ошибались, как сейчас! Я в восторге! Случилось аккурат то, что я предсказывал. Отложите свою трубку. Я многое готов перенести – только не запах табака в критическую минуту. И, ради бога, постарайтесь справиться со своей обычной ленью. Напрягите память и вспомните, что я сказал, когда мы получили известие, что наше предприятие возглавит женщина.

– «Когда я впервые увидел ее, она была очень хороша собой», – заметил мистер Энгельман.

– Тьфу ты! – вскричал мистер Келлер.

– Я не хотел раздражать вас, – сказал мистер Энгельман. – В знак примирения разрешите поднести вам одну из моих роз.

– Прошу вас помолчать и дать мне говорить.

– Дорогой Келлер, я всегда с радостью вас слушаю. Вы заполняете мою бедную голову умными мыслями, а когда они улетучиваются, вы закладываете новые. Как это благородно! Если я задержусь на этом свете, думаю, что вам удастся сделать из меня умного человека. Позвольте, я вдену вам розу в петлицу, и прошу разрешения вернуться к моей трубке.

Мистер Келлер махнул рукой, как бы понимая, что тут дело гиблое, и повернулся ко мне.

– Я обращаюсь к вам, Дэвид, – начал он и обрушил на мои несчастные уши словесный поток, говоривший о его глубоких познаниях и ярком воображении.

Мистер Энгельман, окутанный клубами дыма, наслаждался покоем в обществе своей трубки. А я регулярно вставлял «да, сэр» и «нет, сэр» в красноречивую речь мистера Келлера. Прошло много времени, и потому я вряд ли смогу воспроизвести этот длинный монолог, жертвой которого я стал. Мистер Келлер утверждал, что у женщин два коренных недостатка, дающих вместе адскую смесь: эти кривляки склонны к подражательству, как обезьяны, и капризны, как дети. Чтобы доказать это, мистер Келлер сослался на мнения известных авторитетов и пришел к логическому выводу, что моя тетка, будучи женщиной, не только не следовала житейской мудрости – «от добра добра не ищут», но старалась подражать мужу в пустых и вредных начинаниях. «Я предсказывал, Дэвид, что зарождение беспорядка в нашем устойчивом бизнесе только вопрос времени, и вот теперь, получив нелепые инструкции от миссис Вагнер, я вижу, что предсказание сбылось!»

Перед сном компаньоны приняли два самостоятельных решения. Мистер Келлер твердо решил сообщить моей тетке о категорическом несогласии с ее планами. А мистер Энгельман вознамерился первым делом с утра показать мне свой сад.

Глава Х

На следующий день, когда оба джентльмена еще трудились в конторе, я украдкой вышел из дома, чтобы нанести обещанный визит Мине и ее матери.

Нельзя было не заметить, что мать и дочь действительно находятся в стесненных обстоятельствах. Они жили в бедном предместье Франкфурта на левом берегу реки. Все в квартире было чисто и опрятно, дешевая мебель была расставлена со вкусом, но никакие уловки не могли скрыть убогого вида гостиной, куда меня привели. Представляю, как расстроился бы Фриц, увидев очаровательную Мину в столь непрезентабельном месте!

Покосившаяся дверь скрипнула, и в комнату вошла «Иезавель» (как именовал ее аноним) в сопровождении дочери.

Во всех странах есть особенные женщины, которые, где бы ни появлялись, сразу приковывают к себе внимание, заполняя собой все пространство, они царят в нем, как великие актеры царят на сцене. К разряду этих удивительных существ принадлежала и мадам Фонтен. Когда она вплыла в комнату, убогая обстановка померкла, и даже хорошенькая Мина в присутствии матери утратила часть своего очарования. Однако ни в манерах вдовы, ни в ее облике не было ничего, что бросалось бы в глаза. Она была среднего роста, слегка полновата, что говорило о том, что ей под сорок. Но в грациозности ее движений, во властном выражении лица, завораживающих манерах было нечто особенное. Темные глаза словно затаились под приспущенными веками, что дало повод ее врагам видеть в этом затаенное сладострастие. Я же заметил в выражении ее лица скорее некоторую жестокость, которая мгновенно пропадала, когда она смотрела на дочь. У сладострастных натур по большей части выделяется нижняя часть лица, но у мадам Фонтен губы были тонкие, а подбородок слишком мал. В густых, роскошных волосах кое-где поблескивали серебристые нити, цвет лица был бледноват. Но, несмотря на эти недостатки, она производила сбивающее с ног, ошеломляющее впечатление. На ней был простой траурный наряд вдовы, но я не побоюсь сказать, что никогда не видел столь элегантно одетой женщины.

Мина сделала робкую попытку представить меня по всем правилам, но мать шутливо ее прервала и протянула ко мне свои удлиненные, белые, сильные руки таким сердечным движением, будто мы были давними добрыми знакомыми.

– Я не скоро вступаю в дружбу – мне сначала надо пуд соли съесть, – сказала она. – Но вы, мистер Дэвид, особый случай. Вы проявили такую заботу о моей дочери, что я уже при первой встрече вижу в вас друга.

Думаю, я точно воспроизвел ее слова. Жаль, что не могу передать очарование этого дивного голоса и непринужденных манер.

И все же в ее присутствии я ощущал некоторое напряжение. Меня не влекло к ней так сильно, как к дочери. Темные глаза пронизывали меня из-под приспущенных век, их взгляд, казалось, достигал моего сердца и угадывал его тайные мысли. Однако нельзя сказать, чтобы я испытывал к ней недоверие или неприязнь, эти чувства предостерегли бы меня от влияния, которому я тут же подчинился. Что его источало – загадочные глаза, или особый стиль общения, или то, что в последнее время называют «животным магнетизмом», – не решаюсь назвать. Точно могу