– Вы чертовски много болтаете, – заметил Фарнли. Вид у него снова сделался воинственный и угрожающий.

– Само собой. И продолжу. Итак, вы утверждаете, будто напрочь забыли об отпечатках пальцев, а теперь якобы внезапно все вспомнили. Тогда скажите: как именно снимались отпечатки?

– То есть?

– Каким способом?

Фарнли задумался.

– Пальцы прижимались к стеклянной пластине, – ответил он наконец.

– Чушь! Для получения отпечатков использовался «дактилограф» – специальная книжечка. Многие в те времена этим баловались. Маленькая серая книжечка. У Маррея была их целая коллекция; он снимал отпечатки у моего отца, матери и других знакомых.

– Постойте, постойте! Да, книжечку я, пожалуй, припоминаю… Мы еще сидели вон у того окна…

– Ах, вот вы уже и вспомнили!

– Послушайте, – негромко проговорил Фарнли, – за кого вы меня принимаете? Я вам что, попрыгунчик из варьете, который развлекает публику дешевой эрудицией и по щелчку отвечает на любые вопросы: сколько статей в Великой хартии вольностей и какая лошадь пришла второй на Эпсомском дерби восемьдесят третьего года? Этого вы от меня хотите? Жизнь богата и разнообразна, и я не вижу смысла забивать голову всякой ерундой. И потом, люди с годами меняются. Да-да, меняются!

– Но не до такой же степени! Костяк характера не меняется. Вот о чем я толкую. Нельзя стать полной противоположностью самому себе.

В продолжение этого спора мистер Уилкин сидел, вальяжно откинувшись на спинку кресла, и в его выпуклых глазах поблескивало что-то похожее на самодовольство. Наконец он сделал движение рукой.

– Господа, господа! Смею заметить, подобные препирательства не вполне… уместны. Немного терпения. В самом коротком времени дело решится.

– И все-таки я настаиваю… – раздраженно произнес Барроуз. – Поскольку я не был поставлен в известность об отпечатках, я настаиваю, чтобы в интересах сэра Джона Фарнли мне позволили…

– Мистер Барроуз, – спокойно сказал претендент, – ну очевидно же, что вы должны были обо всем догадаться и безо всяких извещений. Подозреваю, что и догадались, причем с самого начала, иначе вообще отказались бы в этом участвовать. А теперь пытаетесь подыграть обеим сторонам и спасти свою репутацию независимо от исхода дела. Послушайте моего совета. Не раздумывайте и переходите на нашу сторону.

Фарнли перестал шагать. Он подбросил связку ключей и, когда она с глухим шлепком упала на ладонь, сжал руку в кулак.

– Это правда? – спросил он Барроуза.

– Если бы это было правдой, сэр Джон, потребовалось бы предпринять другие шаги. Мой долг – тщательно изучить…

– Все в порядке, – остановил его Фарнли. – Я только хотел убедиться, кто мои друзья. Не стану больше ничего говорить. Свои воспоминания, приятные и не очень – от некоторых я, бывает, не могу уснуть, – я лучше оставлю при себе. Давайте уже проведем эту процедуру с отпечатками и выясним правду. Вот только где же Маррей? Почему его до сих пор нет?

На губах претендента заиграла мефистофелевская ухмылка, в которой проглядывало что-то не на шутку зловещее.

– По всем законам жанра, – со странным наслаждением проговорил он, – Маррей уже должен быть убит, а его тело брошено в садовый пруд. Пруд ведь еще на месте? Я не ошибся? А если серьезно, то полагаю, что Маррей уже где-то поблизости. Но лучше мне помолчать, а то ненароком наведу кого-нибудь на нехорошую мысль.

– Какую еще мысль? – не понял Фарнли.

– Ну, вроде вашей тогдашней. Шмяк по голове – и безбедная жизнь обеспечена.

В комнате как будто повеяло холодом. Фарнли вытянул шею и нервно сглотнул. Потом огладил себя по пиджаку, видимо пытаясь совладать с волнением. Соперник с поразительной меткостью находил именно те слова, которые могли его уколоть.

– Кто-нибудь этому верит? – выдавил наконец Фарнли срывающимся голосом. – Молли… Пейдж… Барроуз… вы верите?

– Успокойся, никто не верит, – ответила Молли, твердо глядя мужу в глаза. – Зачем ты поддаешься на его уловки, ведь он только того и ждет – нарочно выводит тебя из равновесия!

Претендент с интересом на нее посмотрел:

– И вы тоже, мадам?

– Что? Что – я тоже? – визгливо переспросила Молли и разозлилась на саму себя. – Простите, что заговариваюсь, как сломанная шарманка, но, думаю, в целом я выразилась достаточно ясно.

– Вы тоже верите, что ваш муж – настоящий Джон Фарнли?

– Я это просто знаю.

– Откуда?

– Боюсь, ответ один: женская интуиция, – невозмутимо сказала Молли. – И под этим я понимаю не что-то смутное, а вполне ясное и разумное ощущение. Нечто такое, что, хотя и имеет свои особенности и пределы, всегда срабатывает безошибочно. Так было и в этот раз. Стоило мне его увидеть, как я уже знала: это он. Конечно, я согласна выслушать ваши доводы, но они должны быть очень убедительными.

– Позвольте спросить: вы его любите?

Молли вспыхнула, что было заметно даже под загаром, но отвечала с обычным достоинством:

– Ну, скажем, я его ценю.

– Именно. И-мен-но! Вы его цените; и полагаю, всегда будете ценить. Вы отлично ладите между собой – и будете и дальше прекрасно ладить. Но вы его не любите и никогда не любили. Вы были влюблены в меня. И теперь, когда «я» вернулся домой, вы влюбились в некий образ, в проекцию из собственного детства. В своем воображении вы наделили этого человека, самозванца, моими чертами.

– Господа, господа! – закричал мистер Уилкин, словно распорядитель шумного застолья. Вид у него был слегка ошарашенный.

В этот момент в разговор вступил Пейдж. Он желал подбодрить хозяина дома и говорил с напускной беззаботностью.

– Вот уже и до психоанализа дошли! – весело заметил он. – Слушайте, Барроуз, ну что нам делать с этим королем… не знаю чего?

– Могу только сказать, что мы уже с полчаса ведем какие-то совершенно неудобоваримые разговоры, – сухо отозвался Барроуз. – И вдобавок снова отклоняемся от темы.

– Ну почему же, – мягко возразил претендент. Он, кажется, искренне не хотел никого обидеть. – Надеюсь, я не сболтнул опять чего-то лишнего? Пожить бы вам цирковой жизнью; это, знаете ли, закаляет. Однако я просил бы вас объясниться, – обратился он к Пейджу. – По-вашему, в моем предположении относительно мадам нет логики? Изложите тогда свои доводы. Вы имели в виду, что она была совсем девочкой и не могла проникнуться ко мне нежными чувствами? Что для таких вещей ей нужно было быть постарше