ИСКАТЕЛЬ 2001
№ 7
*
© ООО «Издательство «МИР «ИСКАТЕЛЯ», 2001
Содержание:
Даниэль КЛУГЕР
ПРИЗРАЧНЫЙ УБИЙЦА
Повесть
Кир БУЛЫЧЕВ
КОСМОГРАФИЯ РЕВНОСТИ
Рассказ
МИР КУРЬЕЗОВ
Даниэль КЛУГЕР
ПРИЗРАЧНЫЙ УБИЙЦА
Синагогу «Ор Хумаш» называли русской синагогой. Причина была в том, что находилась она в самом сердце нового района Кфар-Барух, на юго-западе Тель-Авива, в окружении трех «амидаровских» — государственных — четырехэтажек. Девяносто процентов жителей этих домов составляли преклонного возраста репатрианты из стран бывшего СССР и так называемые социальные случаи — матери-одиночки, инвалиды и тому подобная публика, привычно называвшие однообразные бетонные коробки «хрущобами». «Проблемный район», — озабоченно вздыхали по поводу сложного контингента в муниципалитете. На самом деле «русский квартал» был ничуть не более проблемным, чем такие же ново-старостройки конца 60-х в других городских районах.
Синагога «Ор Хумаш» вполне оправдывала название «русской» — в том смысле, что в ее стенах русская речь слышалась куда чаще, нежели какая другая. Иврит звучал лишь во время молитв; все прочее, включая беседы о недельных главах Торы, проводимые раввином Элиэзером Капланом, и занятия Талмудом в вечернем колеле[1] для пожилых репатриантов, проводилось на русском языке. И если уж говорить о некоем разнообразии, так это о разнообразии акцентов и произношений — от окающего говора волжан до напевной речи уроженцев Кавказа. Прихожанами по преимуществу были пенсионеры из ближайших домов. Они относились к «своей» синагоге так же, как их прадеды лет полтораста назад к аналогичному заведению где-нибудь в Гомеле или Бердичеве. То есть как к своеобразному клубу, в котором проводится если не все время, то, во всяком случае, большая его часть.
Последний миньян[2] для вечерней молитвы в «Ор Хумаш» обычно собирался в восемь часов. После этого — примерно в половине девятого — помещение пустело, шамес[3] Иосиф Дарницки запирал дверь. Так продолжалось в течение последних пяти-шести лет.
Вечером двадцать третьего февраля все шло как обычно — за исключением разве того, что новоиспеченные израильтяне, среди которых насчитывалось немало ветеранов войны и советской (еще) армии, явились на молитву при полном параде — со сверкающими рядами орденов и медалей, некоторые — в израильских армейских беретах с кокардами. Видимо, в связи с праздничным настроением молитва закончилась чуть позднее обычного — в девять.
Дарницки дождался, пока занятые неторопливой беседой старики покинут синагогу, проверил решетки на окнах, собрал оставшиеся на столах молитвенники, расставил их аккуратно на полке. Раввин Элиэзер Каплан ушел несколько раньше — он молился с пятичасовым миньяном. Шамес погасил свет, запер дверь и калитку в ограде и неторопливо отправился восвояси. Утром ему предстояло прийти затемно — в шесть утра, когда собираются «ватиким» — самые ранние молящиеся из маленькой общины.
Дарницки жил на соседней улице, в старом доме, построенном сразу после Шестидневной войны для репатриантов и демобилизовавшихся солдат. Шамес и его жена получили здесь квартиру десять лет назад, в самом начале так называемой «большой алии», когда поток репатриантов из СССР стал уже устойчивым, но еще не превратился в лавину. Жена умерла через полгода после приезда, и ее смерть, собственно, стала первой причиной обращения бывшего инженера-атеиста к религии. Он начал посещать колель, все активнее участвовал в жизни быстро сложившейся из бывших соотечественников общины. В конце концов, стал шамесом и постоянным помощником раввина, знатоком литургии и традиций.
Поужинав, Дарницки включил телевизор, посмотрел новости — без особого интереса — и переключился на спортивный канал.
Шел матч между «Баварией» и «Манчестером». Будучи страстным болельщиком, шамес особенно разнервничался во время неудачного удара англичан: мяч улетел далеко за ворота. Дарницки, не отрываясь от экрана, нащупал в кармане брошенной на спинку кресла куртки пачку сигарет и с огорчением убедился в том, что она пуста. Поднял глаза к настенным часам. Половина одиннадцатого.
А курить, как назло, хотелось все сильнее. Выключив телевизор, шамес вышел из дома и направился к ближайшему магазинчику, как раз напротив синагоги. Купив сигарет, Дарницки собрался возвращаться, как вдруг ему показалось, что в «Ор Хумаш» горит свет.
Шамес готов был поклясться, что погасил все светильники, прежде чем запереть дверь. Он присмотрелся внимательнее. Действительно, из окон струилось слабое свечение. Дарницки сунул сигареты в карман и быстро зашагал к синагоге. Видимо, включенной осталась одна из настольных ламп.
— Хорошо, что захватил ключи… — пробормотал он. — Вот уж правда: за дурной головой ногам покоя нет…
Он подошел к ажурной металлической ограде, вытащил связку ключей.
Тут его ожидал еще один сюрприз. Калитка оказалась отпертой. Еще более удивленный и встревоженный, шамес подошел к двери синагоги.
Эта дверь оказалась запертой, но сквозь щель пробивалась узкая полоска света. Ругая внезапно ослабевшую память на чем свет стоит, Дарницки отпер дверь, распахнул ее и замер как вкопанный. Как он и предполагал, горела лампа с зеленым колпаком, стоявшая на столе рядом с невысоким помостом — бимой[4]. Шамес огляделся. Его душа аккуратиста и педанта была потрясена — оказалось, что включенная лампа являлась далеко не единственным проявлением беспорядка. На полу, рядом с книжным стеллажом, стоявшим у входной двери, валялись несколько молитвенников — то ли упавшие, то ли кем-то сброшенные с полок.
Это уж вовсе ни на что не походило. Не мог Иосиф Дарницки, пятидесятилетний вдовец вполне приличного физического и душевного здоровья, так внезапно потерять память. И прекрасно он помнил, что после окончания молитвы терпеливо дождался ухода последнего прихожанина — им был сосед Иосифа Михаил Зайдель, бывший ленинградец. После его ухода шамес собрал все молитвенники, лежавшие на столах, и расставил их на стеллажах.
И, кстати говоря, выключил свет, прежде чем выйти. Шамес тяжело вздохнул, собрал валявшиеся молитвенники, поставил их на место. Может, вечером случилось небольшое землетрясение? Люди не почувствовали, а вот книги, содержащие Слово Божье, содрогнулись и упали. Дарницки хмыкнул, покачал головой и направился к столу с горящей лампой. Рука его потянулась к кнопке выключателя.
Тут взгляд шамеса упал на какой-то продолговатый предмет, скрывавшийся
