Алеся Кузнецова
Стамбульский ветер
Глава 1. 22.22
На часах снова было 22:22. Уже два года эти повторяющиеся цифры словно преследуют меня. Лариса, моя подруга из отдела маркетинга, говорит, их часто видят накануне того, как появляется возможность изменить судьбу.
Но судьба – это то, на что мы согласились много лет назад, или то, что выбрали сами. Разве можно ее изменить? Да и зачем? Если наконец твой мир стал простым и понятным. Кому-то покажется немного скучным, зато стабильным и уютным. К тому же я не люблю перемены. Может, для кого-то и нужны новые эмоции, но, как человек двадцать лет работающий на одном и том же предприятии, могу компетентно заявить, что нет ничего лучше уверенности в том, что завтра в 7.40 зазвенит будильник и я выпью чашку кофе, приму душ и в 8.40 выйду на работу. Когда я подойду к перекрестку, загорится зеленый, небольшая прогулка зарядит бодростью и я в прекрасном настроении войду в широкие стеклянные двери кондитерского концерна, известного на всю страну своими конфетами еще со времен союза. Потом будет совещание и наш директор Кирилл Павлович станет эмоционально требовать, чтобы в период подготовки к Новому году все службы работали на пределе и удовлетворили спрос на шоколад.
Приближение Нового года всегда было привычно-запланированной катастрофой, когда цеха не справляются с запросами отдела реализации, а бухгалтерия работает без перерыва на обед, чтобы успеть выписать всем страждущим счета-фактуры и накладные. Это как первый снег в городе: все знают, что где-то в конце осени он обязательно выпадет, но по-настоящему никто к такому все равно не готов. У нас коллапс случается каждую осень и каждую осень Кирилл Павлович нервничает, словно в первый раз. Он вообще в последнее время много нервничает, но кто еще знает директора так, как я, чтобы понимать степень его ответственности и чувство долга?
Я иногда задумываюсь, как бы сложилась моя судьба, не встреть я его тогда? За двадцать лет работы мы давно стали почти родными людьми и он не раз шутил, что я с ним взрослею, а он со мной стареет. Сыну не нравилось наше общение и Тимур не раз выплескивал свое недовольство моей дружбой с начальником на подарки, которые тот передавал. Но с тех пор, как я стала замдиректора и моя зарплата позволила нам время от времени выбираться куда-нибудь из дома, а в нашей типовой двушке появилась красивая новая мебель, Тимур эту тему не поднимал. А моей главной проблемой стала нелюбовь Марины Сергеевны, жены начальника, которая выражалась в мелких придирках по работе. Ей казалось, что между нами что-то было, а главным доказательством она называла назначение меня на должность заместителя. Подозреваю, что раздор внесло даже не мое назначение, а то, что муж с ней не посоветовался по этому поводу. Но как-то ему удалось урегулировать вопрос и мир в семье был восстановлен, а придирок стало меньше. А вчера Лариса, которая всегда была в теме всего, что происходило в стенах нашего концерна, успела шепнуть, что Кирилл Павлович в следующем году уходит на пенсию и сейчас ему нужно подготовить человека, на которого будет не страшно оставить такую махину, считай, детище всей его жизни. Я тогда из всех сил пыталась скрыть улыбку, чтобы Лариса не поняла, что я уже в курсе. Ну не говорить же ей, что шеф не только рассказал мне об этом, но и предложил рекомендовать на его место меня. Потому что если рассказывать, то придется раскрыть и то, что я в свою очередь на свое место порекомендовала ее, Ларису. И не потому, что она была прекрасной подругой столько лет и помогала мне тогда, когда я осталась один на один с … Нет, я не буду вспоминать это. Просто она была хорошей подругой и крестной Тимура, и при этом прекрасным сотрудником и разбиралась во всех компьютерных программах, в которых я ничего не понимала. А когда жена Кирилла Павловича устроила некрасивый скандал мужу на работе, словно его было в чем уличить, Лариса и вовсе стала громоотводом и сама нейтрализовала разбушевавшуюся гарпию. Не знаю, что она ей сказала, но статус-кво был сохранен и Марина Сергеевна даже стала присылать мне открытки к праздникам.
Хотя, если быть честной, я всегда знала, что нравлюсь Кириллу Павловичу, так же, как он знал, что мое сердце вдребезги разбито и в нем не было больше места для кого бы то ни было. Так что Марина Сергеевна могла быть абсолютно спокойна.
В каком-то глупом ток-шоу, что часто идут у меня на кухне в фоновом режиме, я услышала, что кровоточащие душевные раны не заживают, сколько бы времени не прошло, а разбитое сердце никогда больше не получится сделать цельным. С экрана телевизора красиво звучало, но разве можно думать о ранах или разбитом сердце, когда у тебя на руках орет от голода новорожденный ребенок, а тебе всего девятнадцать, ты одна в Москве, у тебя нет работы, нет денег и не к кому обратиться? В этот момент не имеет значения ничего: ни то, что происходит вокруг тебя, ни то, что внутри тебя. Я тогда просто знала, что должна выжить, должна выкарабкаться, должна построить нормальную жизнь, в которой у нас с сыном будет своя крыша, место, где мы укроемся от непогоды и нелюбви. А нелюбовь от любви отличается не оттенками чувств, а только поступками.
Мой отец никогда не совершал ради меня поступков. Но язык не поворачивался назвать его плохим отцом. Странно было сейчас думать о нем. Матери и вовсе не было в моей жизни много лет. Иногда я думала, что ее у меня попросту не было. Если бы не детские воспоминания, я бы могла убедить себя, что меня подбросили на эту планету как мальчика-звезду, которого нашли в зимнем лесу дровосеки. В каком-то смысле, меня тоже нашли. Только не в лесу, а на скамейке и не дровосеки, а летчики. Каждый раз, когда я смотрела на фотографию с Колей, где он в форме пилота нежно обнимал меня за плечи, а я была уже такая большая, что живот буквально еле помещался в кадр, я испытывала нежность вперемешку с тихой грустью. Тимур, Коля, Лариса и Кирилл Павлович были главными и единственными родными людьми в моей жизни. Интересно, какой могла бы
