сторону, со всем этим подпрыгиваем. Вчера закончили грузиться поздно ночью, ночевали где-то в разрушенной деревне, вшестером на одном разложенном диване. Я то ли спал, то ли сидел – было холодно и мокро. С вечера был такой туман, что мы пропитались им насквозь. Уже засыпая, узнали, что принято тактически правильное и единственно верное решение – передвинуть орудие ещё ближе к ЛБС, поэтому утром поедем дальше. Честно говоря, было пофиг, спать хотелось до жути.
С утра туман стал ещё гуще, его буквально можно было нарезать и складывать в карман, или наливать в кружку. С разных сторон дороги проступали неявные контуры разбитой и взорванной техники. Остатки грузовиков, разорванные каркасы автобусов, иногда легковые автомобили – военной техники почти не попадалось. Толи здесь работали по мирняку, толи военные утащили своë, оставив гражданский транспорт.
Вдоль обочины, на деревьях мелькали белые ленты – это сапёры разминировали обочины, но съезжать с дороги не рекомендовалось.
–
Тут бэтэр один недавно решил по обочине колонну обогнуть с еба**тых спросу нет, – Смурфик затянулся очередной сигаретой. Сигареты были “Мальборо”, но местной табачной фабрики. Пахли Погарской Примой. – Рвануло так, что собирать было некого.
Смурфик попал в расчёт на пару недель раньше меня, и теперь ему было в радость рассказывать мне страшилки. По сравнению с ним, и его опытом работы на орудии, я был – капец, салабон. Парни беззлобно подшучивали над ним. На вид ему было лет двадцать, может чуть больше. Как я понял, парень был из детдомовских, и обладал специфическим жизненным опытом. Однажды, вот так на раз выдал:
–
Дрочить не стыдно, стыдно – спалиться.
У меня сын по возрасту старше Смурфика, и такое поведение ой, как знакомо, проходили. Поэтому я слушаю его разговоры и наставления с должным вниманием и пониманием. Парню явно хочется выговориться и немного самоутвердиться.
Нас обгоняет УАЗик, и наша машина останавливается. Выпрыгиваем из кузова, туман немного рассеялся, осторожно подходим к обочине, оправляемся.
–
Комбат, – уважительно говорит Кроха и кивает в сторону остановившегося пикапа.
В свете фар, сквозь молоко тумана проступают чёрные фигуры большая и плотная – это наш Чеддер, и сухая, и подвижная – Комбат.
–
Чичас чего-то будет, – в тон Крохе добавляет Смурфик.
Тень Комбата жмет руку тени командира, слышен хлопок двери, звук отъезжающей машины. В нашу сторону движется необъятное чёрное пятно Чеддера.
–
Сейчас к нам машина с новым орудием подъедет, перецепим их, и надо будет выверку сделать.
–
Командир, не видно же нифига, – Кроха показывает Чеддеру вокруг себя
–
Комбат сказал, что он с туманом договорился, через час рассеялся, – устало и несмешно говорит Чеддер. – Поехали
Мы снова трясемся в кузове, туман ослушался Комбата, а может что-то недопонял. Когда мы въезжаем на какую-то площадь перед бывшим сельсоветом и зданием “Новой пошты”, занавес окончательно вокруг нас закрывается. Даже птицы не поют, хотя на часах не меньше 9:00
–
Так обычно фильмы ужасов начинаются, – мрачно шутит Смурфик.
И вот мы сидим у орудия, жгем остатки какого-то ящика, найденного здесь же, и ждём, когда рассеется туман.
Тушёнка согрелась, чай вскипел – уже хорошо и сытно.
Кроха сходил до разрушенной церкви, вернулся опять молчаливый и задумчивый – его похоже опять накрыло.
Чеддер рассказывает что-то про Сирию, про американские вертолёты и садыков. Я честно слушаю вполуха, борюсь с зевотой и сном. Гиацинт смотрит куда-то в сторону опоры с оборванными проводами. Опоры уходят в туман и там теряются – по ним должны будем сделать выверку прицела. Если мокрая гадость вокруг нас это дозволит сделать.
–
Да не кисни ты, – Чеддер хлопает Кроху по плечу, – я утром Комбату про тебя и твой отпуск напомнил. Он сказал, что после Нового года точно пойдёшь.
–
Да не кисну я, просто, ты же знаешь – мать уже 8 лет не видел.
–
Вот и здорово будет, приедешь такой весь с медалями и при деньгах. Не зря тут пи**сов крошишь.
–
Ты же знаешь, убивает снаряд, а я только его навожу, – Кроха смотрит на Чеддера из-под заросших бровей. Этот разговор уже ни в первый раз начинается у них, оба знают его бесполезность, и его необходимость.
Крохе реально последнее время внутри очень непросто. Для него это непросто специальная военная операция, для него это настоящая гражданская война. Он воюет на своей земле, но понимает, что с другой стороны есть его земляки.
–
И хорошо наводишь, качественно, – хохочет Смурфик.
–
Веришь нет, – Кроха смотрит куда-то сквозь нас, – мне же по сути всë равно с кем воевать. Мне вон те почему врагами стали, потому что они первыми по моему дому ударили, – голос Крохи становится низким и хриплым, видно, что он наконец сформулировал то, о чем долго молчал и крутил в голове. – Понимаешь, они первыми еб**ли, и стали врагами. А вот если бы Ваши первыми пульку выпустили, то я бы тогда на той стороне воевал, и ты бы уже был врагом.
Кроха оглядывает нас, становится ещё холоднее и тише.
–
Вот и хорошо, что ты с нами, – Чеддер пытается сгладить опасную паузу, – и что теперь ты наш, а не их. И вообще, – голос командира становится строгим и чётким, – ты эти панические настроения брось, – говорит он заученный из фильма фразой. Мы понимаем, что так он пытается пошутить. – Нам ещё Киев брать.
–
Ага, брать, – отзеркаливает Кроха. И непонятно, толи он согласен с командиром, толи так и остался в своих недовысказанных мыслях. – Без выверки – хер мы его возьмём.
Костер горит, туман густеет, мысли скачут.
Мы – ждём.
Глава 6 Работа
Мы бежали к орудию. Вечер, вообще-то, обещал быть томным. Печка была натоплена, консервы съедены, дырчик заправлен по горлышко – как раз до утра должно было хватить. Кто-то уже начал дремать, а я ждал Старшину. Ближе к ночи он должен был меня забрать и отвезти на Пункт управления. Не две, а скорее полторы недели работы на орудии подошли к концу.
Я собрал свои пожитки, рабочую одежду упаковал куда-то поглубже в рюкзак, оставив новенький комплект – настоящий наемник, правда в чунях. Старшина на днях подогнал – это такие резиновые сапоги с теплым носком почти до колен. Они были безразмерные, поэтому на мой 40 размер со свистом натягивался 45, и нога при ходьбе совсем не выпрыгивала наружу. Но, как выяснилось, это при ходьбе. При беге по подмерзшей