Григорьев прекратил есть, глянул на Лисковца.

– Ты, Аркадий, может, и прав, только если бы союзники Второй фронт не открыли, то и нам с немцами дольше воевать пришлось, и ребят наших больше бы погибло.

Лисковец со словами командира согласился:

– Тоже верно, – и, обратившись к американцу, сказал: – Чего глаза вытаращил, ешь, давай. Теперь будет у себя рассказывать, что мы, дескать, только их тушенкой и питаемся, – хитро глянув на Джонатана Брэндона, подмигнул. – Однако наша тушенка вкуснее будет.

Американец закивал головой.

– Йес. Сенкью. Сенкью.

Лисковец недоуменно посмотрел на Григорьева.

– Чудной он. Сеньку какого-то поминает.

– Похоже, что за еду благодарит. Был бы Костя жив, может быть, и понял бы, что он говорит.

Напоминание о погибшем товарище, аппетита не прибавило, ели молча, почти не чувствуя вкуса пищи. Первым закончил Григорьев.

– Доедайте и по машинам.

Через пять минут все сидели на мотоциклах. Американцу Григорьев предложил ехать с собой. Джонатон Брэндон с улыбкой осмотрел мотоцикл, похлопал по сиденью.

– «Харлей-Дэвидсон». Гуд. Ленд-лиз?

Американец хотел сесть за руль, но Александр показал ему на заднее сиденье.

– Ленд-лиз, только ты назад садись, а то увезешь меня к своим, а мне, дорогой товарищ, в Ростов-на-Дону надо вернуться.

Назад ехали не спеша, теперь торопиться было некуда. Через час передали американца комбату, а тот отправил союзника к командованию корпуса. В батальоне узнали последние новости. Солдатская молва устами пронырливого и всеведущего Аркадия Лисковца принесла вести, что группировка немцев ликвидирована полностью, захвачены трофейная техника и оружие, в плен попало почти шесть тысяч эсэсовцев, среди которых немало вражеских офицеров, не меньше тысячи солдат неприятеля были убиты. Однако и чешские партизаны тоже недосчитались живыми своих товарищей. Среди бойцов Красной армии также не обошлось без потерь. Около шестидесяти бойцов сложили свои головы на земле Чехословакии в этом последнем сражении Великой войны.

Дошел и еще один слушок, что в ближайшее время батальон будет передислоцирован. Слушок оказался верным, утром следующего дня батальон двинулся назад, в сторону Праги.

Природа вновь радовала теплом, щедрым потоком солнечного света, ясным весенним днем. Это чувство переполняло людей, да и как не радоваться, ведь Победа, начало мирной жизни!

В остановившихся из-за заглохшего на мосту грузовика колоннах царило шумное веселье. Рядом с мотоциклистами встал «студебекер». Бойцы в кузове смеялись, махали им руками, поздравляли с победой. Мотоциклисты из отделения старшего сержанта Александра Григорьева отвечали сухо, скупо улыбались, Петр Долгих молча смотрел перед собой, вперив взгляд в стоящий впереди мотоцикл.

Боль от потери товарищей еще терзала душу, оттого радость бойцов казалась им не совсем уместной. А из кузова грузовика донеслись серебряные звуки аккордеона, молодой задорный голос запел:

На горе стоит береза,

Под березою сугроб,

Наша армия могуча,

Гитлера загнала в гроб.

Выдержав короткую паузу, аккордеонист запел снова:

Красной армии герои

Родину прославили.

Посреди Германии

Красный флаг поставили.

Не грусти, моя Маруся,

Не грусти напрасно.

Отслужу, к тебе вернусь я

Командиром красным.

Долгих достал из люльки гармонь Мельникова, развернул меха, нервным срывающимся голосом запел:

На земле чехословацкой

Свежая могила.

Пуля друга моего

Костю погубила.

Ты играй, моя гармошка,

Песню грустную мне пой.

Что-то мне сегодня тошно,

Ведь погиб товарищ мой.

Ему ответил голос из кузова автомобиля:

Вот и кончилась война.

Прошли бои великие!

Очень жалко тех ребят,

Которые убитые.

Протяжный крик: «Поехали!» – оборвал пение. Поток людей и техники снова пришел в движение. «Студебекер» с пехотинцами зарычал, дернулся, медленно двинулся к мосту, за ним поехали мотоциклисты. Колонны направлялись на восток. Начиналось время возвращения на родину армии победителей.

* * *

Теплым июньским днем старшина Григорьев, перекинув через плечо вещмешок, неторопливо шагал по московской улице, время от времени бросая взгляд на стены домов, выискивая таблички с номерами. Ему нужно было найти дом, в котором проживала мать его погибшего боевого товарища Константина Вязовского. Исполняя последнюю просьбу, он должен был передать ей некоторые из его вещей, но случилось так, что в столице он оказался далеко не по своей воле, а согласно приказу командования. Приятная неожиданность, побывать в Москве и принять участие в Параде Победы на Красной площади в составе сводного мотоциклетного батальона выпала на его, до сих пор нелегкую, долю.

К немалому сожалению, навестить родительницу Константина сразу же по приезде в столицу не получилось. С первых дней по прибытии в расположение сводного батальона начались ежедневные, отнимающие много времени и сил тренировки, которые по большей части проходили ночью на ВДНХ, чтобы не мешать движению транспорта на улицах. Для этого были выданы новые мотоциклы М-72, которые требовали особого ухода и умения ими управлять, так как дело предстояло чрезвычайно ответственное, а посему с Москвой, в которой ему прежде не приходилось бывать, Григорьев знакомился урывками. Столица страны, пережившая лихую годину, восстановилась, ожила после тяжелых дней войны, а потому встретила Александра во всей красе. Она удивляла многолюдством, снующими по чистым, празднично убранным улицам автомобилями, троллейбусами, трамваями, радовала глаз широкими площадями, памятниками, старыми симпатичными домами, особняками и усадьбами старого города, а также монументальными, построенными перед войной многоэтажными зданиями.

За два дня до Парада на Красной площади прошла генеральная репетиция, но увидеть Парад целиком ему как участнику было не суждено. В тот памятный день, двадцать четвертого июня тысяча девятьсот сорок пятого года, он вместе со своими товарищами простоял в томительном ожидании всю ночь на улице Максима Горького. Начала особо важного события в их жизни ждали терпеливо, несмотря на прохладу и мокрые комбинезоны. Дождевая вода стекала с танковых шлемов и мотоциклетных очков на лицо, по рукавам в раструбы краг, но ни она, ни пасмурная погода не могли повлиять на хорошее настроение и радостное чувство ожидания. Оно закончилось в десять часов утра, когда батальон стал медленно двигаться по улице к Красной площади, мимо украшенных флагами и портретами вождей страны зданий, мимо стоящих на тротуаре счастливых москвичей и гостей столицы, среди которых Григорьев заметил немало военных и фронтовиков с наградами на груди. Двигались неторопливо, время от времени останавливаясь то у Центрального телеграфа, то рядом с большим продуктовым магазином с огромными витринами, оставляя позади колонны самоходок,