— Знаешь, — ответил он, беря её за руку, — я так устал жить без тебя. Никто во всём мире мне не нужен так, как ты. Может, я и хотел, чтобы всё так закончилось. Чтобы снова быть с тобой.

Клавдия посмотрела на него строго, но с безграничной любовью.

— Ну-ка, хватит, — сказала она тем самым тоном, который он так хорошо знал. — Дай мне ещё от твоего упрямства отдохнуть. Тебе ещё внучков и правнучков поднимать, уму-разуму учить. А то «на молодёжь надежды нет», — последние слова она произнесла, явно передразнивая его.

Воронин рассмеялся, ощущая, как тепло разливается по телу от её близости.

— Так ведь могилку-то уже копают, — кивнул он в сторону могильщика. — Видишь?

— Эта могилка с рождения каждого ждёт, — философски заметила Клавдия. — Но торопиться туда не стоит. Иди и покажи этому американцу, из чего советский человек сделан.

Воронин посмотрел на неё с сомнением.

— Мне уже семьдесят с лишним, Клавдушка. Сил почти не осталось.

— А когда под Сталинградом в окружении были, находил силы? — строго спросила она. — Когда раненый из-под обстрела товарищей вытаскивал, силы были? Найдёшь силы и сейчас. — Она погладила его по щеке. — Тем более, друзья не поймут.

Воронин оглянулся и с удивлением увидел, что вокруг скамейки собрались его фронтовые товарищи — те, кто не вернулся с войны и те, кто погиб уже после. Молодые, в выцветших гимнастёрках, они улыбались ему и начали скандировать:

— Во-ро-нин! Во-ро-нин! Во-ро-нин!

И этот призрачный хор постепенно сливался с реальным, доносящимся откуда-то издалека:

— Во-ро-нин! Во-ро-нин! Во-ро-нин!

— Мне пора, да? — спросил он Клавдию.

— Пора, Миша, — кивнула она. — Ещё увидимся, но не сегодня. Сегодня у тебя другое дело.

Она наклонилась и поцеловала его. Её губы были тёплыми и реальными, и от этого прикосновения Воронин почувствовал прилив сил.

Мир вокруг начал расплываться, кладбище исчезало, а скандирование становилось всё громче...

— ...восемь, девять...

Воронин резко открыл глаза. Он лежал на настиле ринга, а над ним нависал рефери, отсчитывающий нокдаун. Трибуны скандировали его имя, и этот гул наполнял зал Дворца спорта «Лужники».

Старый боксёр медленно встал на одно колено и решил что это тот самый момент когда стоит перекреститься. — Эх, Господи, ещё повоюем, есть ты, или нет. — А затем, с видимым усилием, поднялся на ноги.

Джексон, стоявший в нейтральном углу, увидев это, улыбнулся и выкрикнул в сторону своего тренера:

— Я хочу в его возрасте быть таким же!

Весь зал встал и зааплодировал. Советский комментатор, не скрывая восторга, говорил в микрофон:

— Дамы и господа, мы становимся свидетелями исторического момента! Сейчас советскому духу аплодирует весь мир! Это уже победа, это невозможно, нигде в мире, кроме нашей страны, такое не увидишь!

Рефери проверил состояние Воронина, заглянул ему в глаза, убедился, что тот может продолжать бой, и дал сигнал к возобновлению поединка.

Когда прозвучал гонг, означающий конец раунда, к углу Воронина подбежала вся его семья. Правнучка Машенька протиснулась вперёд и схватила его за руку.

— Дед, ты всё доказал! — горячо сказала она. — Всему миру доказал! Они все нас теперь бояться будут. Если в семьдесят у нас так бьются, то что тогда молодые творят?

Воронин улыбнулся, чувствуя, как кровь течёт из рассечённой брови.

— Какая же ты смышлёная, Машка, — сказал он, глядя на внучку с гордостью.

Потом повернулся к Алексею, который обтирал его полотенцем и обрабатывал раны.

— Алёша, дай мне минуту, — тихо сказал он. — Чтобы не случилось, минуту, и останавливай бой. Умирать будем не сегодня. Но автограф наш оставим.

Алексей кивнул, понимая, о чём говорит дед. Он знал, что старик хочет закончить бой достойно, показав всё, на что способен, пусть даже ценой последних сил.

Раунд 6

Гонг возвестил о начале шестого раунда. Воронин вышел на середину ринга, и с ним произошла удивительная трансформация. Словно сбросив груз лет, он вдруг задвигался легче, увереннее. Его стойка стала более собранной, движения — экономными и точными.

«Последняя минута в жизни, — думал Воронин, глядя на приближающегося Джексона. — Всё, что знал, все, кого знал, всё, за что воевал — всё в неё. За родину, за семью, за всех».

Советский комментатор взорвался эмоциями:

— Невероятно! Воронин словно помолодел! Это уже не семидесятилетний ветеран, это тот самый «Сталинградский молот», которого мы помним по хроникам пятидесятых! Молниеносный, точный, беспощадный!

Джексон, почувствовав перемену в противнике, тоже начал боксировать на пределе возможностей, но было заметно, что он прихрамывает на правую ногу — травма, полученная в предыдущих раундах давала о себе знать.

Начался неистовый обмен ударами. Весь зал поднялся на ноги. Наступила поразительная тишина, и только шлепки ударов перчаток о тела боксёров нарушали её, словно метроном, отсчитывающий такты этого странного, героического танца.

Воронин двигался так, как не двигался уже десятилетия. Каждый его удар был выверен десятилетиями опыта, каждое движение — отточено тысячами тренировок и десятками реальных боёв. В какой-то момент он поймал Джексона идеальным правым кроссом — своим коронным ударом, который когда-то принёс ему прозвище «Сталинградский молот».

Американец отлетел к канатам, потрясённый силой удара. Кровь брызнула из рассечённой брови чемпиона. Воронин, не давая ему опомниться, бросился вперёд, нанося удар за ударом. Джексон едва держался на ногах, пытаясь закрыться от шквала ударов. Публика ревела, как одержимая.

И тут Воронин почувствовал, что всё — отвоевал своё. Тело, на короткое время словно омоложенное неведомой силой, внезапно выдало свой предел. Каждая мышца горела от боли, каждый вдох отдавался колющим ощущением в груди. Он снова превращался в старика, но улыбка уже не покидала его лица.

В этот момент Джексон, почувствовав смену темпа, нанёс свой удар — вскользь, но достаточно сильный, чтобы заставить уставшего Воронина опуститься на одно колено.

Алексей дёрнулся, готовый выбросить полотенце на ринг, как они договорились. Прошла минута — та самая минута, о которой просил дед. Но что-то остановило его. Возможно, выражение лица Воронина — усталое, но счастливое. Или, может быть, то, что происходило на ринге.

Джексон, вместо того чтобы отойти в нейтральный угол и ждать отсчёта, сделал то, что поразило всех присутствующих — он подошёл к Воронину и протянул ему руку, помогая подняться.

— Нет, дед, я тебя так просто не отпущу, — сказал он с искренним уважением,