— Что слышала. Собирайся, мы уходим.

— Ты… ты… ты… — лицо её сделалось возмущённым, она вдохнула и начала заикаться, не зная, как реагировать на такую наглость.

— Ты чё прицепился к девчонке? — процедил Рожков, подойдя вальяжной походкой.

— Прицепился к девочке ты, — ответил я и глянул на него, не скрывая бурливших чувств. — Как сраный репей.

— Ну, это не твоя девушка, так что тебя это вообще не должно интересовать. Пошли, Настя.

— Ты что ли будешь мне говорить, чем мне интересоваться? — едва сдерживаясь прохрипел я. — Это моя девушка. Точка. Отвали! Увижу тебя рядом с ней — хоботок оборву. Ты меня понял?

— Чё ты сказал⁈

— О, Крас, опять кипишует? — подошёл к нам Князь.

— Так, мальчики, мальчики, — защебетала и хозяйка Софа. — Серёжа сегодня такой воинственный. Ну всё, всё, хватит. Больше не будем устраивать гладиаторские бои. А то на вас мебели не напасёшься.

— Досвидос, — кивнул я Рожкову.

Тот, играя желваками, отошёл в сторону.

— Собирайся, — мрачно бросил я Насте.

Домой мы шли молча. Было холодно, но сухо. Жёлтые фонари делали пыльный и уже готовый к зиме город волшебным, таинственным, а для кого-то, наверное, и романтичным.

— Ну как тебе, понравилась вечеринка? — спросил я у Насти, когда мы подходили к дому.

Она долго молчала, прежде чем ответить. Потом повернулась ко мне и выдала:

— Да всё бы ничего, но у кого-то, кажется, глаза от баб разбежались.

* * *

Утром Настя за мной не зашла. Я позвонил — она не ответила. Детские обиды, девичьи обиды, женские обиды… Преодолевать их было довольно сложно.

Приготовив завтрак себе и маме, а потом позавтракав и выпив кофе, я отправился на занятия. Пришёл чуть позже — до последнего давал Насте шанс одуматься. Но она не одумалась, и в школу я двинул один.

Зашёл уже после звонка, но народ ещё тусовался. Проходя мимо раздевалки, я заметил двух одиннадцатиклассников. Один из них вчера был на вечеринке у Софии. Они ржали, стоя в раздевалке, глядели вниз. А внизу, обхватив колени и понурив голову, сидела девчонка.

— Давай-давай, поднимайся, жердь, — глумливо бросил один, грубо схватил её за руку и потащил вверх.

Она послушно встала. Молча и с опущенной головой, стояла перед ними — тощая, худая. Блин. Это была Грошева. Из моего класса.

— Как ты можешь быть такой скелетиной? Ну-ка, у тебя жопа-то есть вообще? Откуда у тебя эти палочки торчат?

Пацаны заржали и один из них резко задрал ей юбку. Девчонка дёрнулась, попыталась отбить его руку, но силы были явно не равны. Тогда она просто опустила голову ещё ниже. А они стояли, рассматривали её задницу и хохотали.

— Не, ну в натуре, такие тощие не…

— Вам заняться нечем? — оборвал я его.

— О, ещё один инвалид, — ответил он.

— Отошли от девочки!

Тот, который вчера был на вечеринке, толкнул одноклассника локтем.

— Иди своей дорогой, жертва похищения в натуре, — заржал его приятель. — Две жертвы и обе аборта.

— Ладно, ладно, хорош, — похлопал второй чувак по плечу своего товарища. — Всё, пошли.

— Ты чё, этого чмошника зассал? — ухмыльнулся тот. — Ну-ка, ты, дистрофичка, покажи сиськи.

Он протянул руку и схватил её за грудь. Девчонка дёрнулась, отшатнулась, прижалась к решётке.

Гнев — отвратительное чувство. Сто раз говорил себе: голова должна быть холодной. Сердце горячим, а голова холодной. Но закипело у меня и сердце, и мозг. Я влетел в раздевалку, хотя видел охранника, идущего со стороны столовой. Надо было просто подозвать его и потребовать, чтобы он разобрался.

Но что уж поделать. Я влетел и отвесил этому уроду такой пендаль под зад, что он не устоял на ногах и упал на пол. Но тут же вскочил и в ярости бросился на меня. Я не собирался сшибать его — хотел просто дать пощёчину.

Хлобысь!

Голова отлетела, а щека моментально покраснела и на ней остался белый след от моей пятерни. Я схватил его за руку, завернул даже не до хруста и потребовал, чтобы он извинился.

— Извинись, сука.

— Отпусти, — завизжал он. — Отпусти, ты мне руку сломаешь.

— Сломаю, если не извинишься. Быстро извинись.

Его товарища к тому моменту уже и след простыл.

— Извинись! — повторил я.

— Ну-ка, что здесь происходит? — раздался голос охранника. — Немедленно прекратите! Отпусти его быстро!

— Когда извинится, тогда отпущу.

— А-а-а, я ничего не делал, он на меня напал! — заорал одиннадцатиклассник.

И тут прогремел знакомый голос, который невозможно было спутать. Трубный, красивый, мощный и хорошо поставленный:

— Это что такое⁈

Это была Медуза.

— Быстро ко мне в кабинет! — возопила она. — Краснов, немедленно! Вы все трое!

Рявкнула и, развернувшись, как ледокол, разрубающий льдины, уверенно пошла в свою гавань.

Мы поплелись за ней.

— Кабзда тебе, — одними губами прошептал паскудный мальчик из одиннадцатого класса и провёл ребром ладони по горлу.

Медуза открыла дверь кабинета, вошла и плюхнулась в кресло.

— Не садиться! — зло рявкнула она. — Стоять! Совсем уже распоясались! Итак…

Она сжала губы и прищурилась, простреливая нас недобрым взглядом.

— Марат, что произошло?

— Лидия Игоревна, я не знаю, — затараторил тот. — Мы стояли в раздевалке, торопились, потому что опаздывали. Влетел Краснов, заорал, мол ты почему так смотришь, ну-ка, извиняйся… Напал, толкнул, вот ударил по лицу, чуть руку не сломал…

— Краснов! — взревела Медуза. — Ты совсем берега попутал? Что это такое? Как это называется? Что ты молчишь?

— Ну, во-первых, вы мне говорить не даёте, — спокойно ответил я. — А во-вторых, этот молодой человек бесстыдно и нагло врёт. Он со своим товарищем издевался над Анной. Приставал. Совершал неприличные действия. Даже язык не поворачивается. Мне пришлось пресечь это безобразие.

— Он всё врёт! — затарахтел Марат. — Он всё врёт!

— Помолчи! — оборвала его Медуза. — Грошева, что произошло?

Аня Грошева, незаметная, невидимая в обычной жизни девочка, получающая внимание только тогда, когда кто-то хотел над ней посмеяться — над её худобой и неприметностью — опустила голову и ничего не сказала.

— Анна, он к тебе приставал? Марат к тебе приставал?

— Я не приставал!

— Грошева? — рявкнула Медуза так, что