— Значит, Пашка интересует, — не спросила, а сказала женщина, делая глубокую затяжку.

— Да, именно он, — кивнул Михаил.

— Надо же. — Она криво усмехнулась, невольно вызвав у парня ассоциацию со своим наставником. — Хотя чего удивительного-то? Дерьмо, как известно, не тонет.

— Прямо так уж и дерьмо?

— А то нет? Ты с ним общался? — Несмотря на разницу в званиях, Вера сразу обратилась к Митькову на «ты», объяснив это тем, что ровесникам не выкает.

— Мы его допрашивали после освобождения из концлагеря.

— Ну, и что скажешь?

Старший лейтенант пожал плечами. В глубине души он был согласен со связисткой, хотя и не знал Захарова настолько хорошо, насколько она. И разделял опасения Юркина. Бывший узник хоть и держался естественно во время беседы, но что-то такое отталкивающее в нем действительно было.

— Не всегда человека узнаешь за пару часов разговора, — уклончиво ответил Михаил.

— Не спорю, — согласилась женщина и выпустила пару колечек дыма. — Но есть такие, у которых на морде написано, кто они и с чем их едят. Вот Пашка из таких как раз. Скользкий, как змея. Вроде бы такой весь из себя правильный, общительный, а приглядишься — гнида. Поэтому я и не удивилась, что он выжил после той заварушки.

— Это когда их разведгруппу накрыли? — уточнил парень.

— Угу. — Младший сержант затушила окурок. — Оттуда тогда живым выполз только Степка Васильев, он у них командиром был. Мы с девчонкой-санитаркой его притащили к врачам, когда он к нам добрался. И то помер Степка через несколько дней от ран. Вот он был настоящий мужик. Как мой покойный муж.

— Это вы уже овдоветь успели? — Глядя на собеседницу, Митьков тоже достал табак и свернул две папиросы. Одну закурил сам, вторую протянул Вере.

Она кивнула и вытащила из кармана гимнастерки спички.

— Мой муж в первые же дни ушел на фронт. А через четыре месяца похоронка пришла. Я месяц ревела, потом подумала, оставила детей тетке, перекрестилась, да и тоже пошла на фронт. Вот, уже не первый год на «передке». Такая вот история.

Старший лейтенант искоса посмотрел на связистку. Несмотря на грубоватую и простоватую манеру общения, она казалась человеком добрым и неглупым. Конечно, Миша понимал ее и выслушал бы рассказы молодой женщины о ее жизни (капитан ему говорил, что надо уметь расположить к себе собеседника), но времени у него было не так много, а его целью было узнать все что можно о Павле Захарове.

— Вера, а что-нибудь о биографии Захарова вы знаете? — мягко спросил он.

— Да какая там биография? — скривилась связистка и сделала большую затяжку. — Неплохой у тебя табачок.

— Повезло разжиться, — улыбнулся парень.

— Да, повезло, — согласилась женщина и тоже улыбнулась. — Знаешь, Пашка, несмотря на то что вроде бы как и общался со всеми, но больно много о себе не рассказывал. У нас-то девки любопытные, знаешь ли. Связистки, санитарки… Война войной, а женское нутро никуда не денешь. Ну, они, естественно, спрашивали его, мол, женат ли, есть ли подружка, и все такое прочее. А Пашка уходил от вопросов. Отговаривался и переводил разговор на другое. Но были же и настырные. Настенка вон, царствие ей небесное, та мужиков страсть как любила. И решила Пашку захомутать. Я еще смеялась над ней, мол, получше никого не нашла? Так она вызнала, что тот еще до войны был женат, да развелся. А еще где-то услышала, что фамилия у него не его, а женушки бывшей.

— Да ладно, — прищурился Митьков.

— Вот как есть тебе говорю. С ее слов, конечно.

— И какая же у него раньше фамилия была?

— А черт его знает. Вот это Настенка узнать не смогла. Еще. — Вера пощелкала пальцами. — Вот что он всем говорил, так это то, что сам из Ростова, кажется. Оттуда на фронт ушел. Но у нас ребята-то есть с тех краев. Так они сразу раскусили, что Пашка не ростовский. Из других мест он. А в Ростове пришлый был.

— Это и я заметил. Говора южного у него нет.

— Верно говоришь. А еще я вот что тебе скажу. Когда они тогда в разведку собирались, Пашка сам к ним напросился.

— Удаль молодецкую хотел показать? — усмехнулся старший лейтенант.

— Скажешь тоже, — рассмеялась младший сержант. — Не знаю зачем. На словах-то понятно, мол, хочет пользу принести, послужить и всякое такое. Но это все враки. Если человек действительно рвется в бой, он просто берет и идет. Не знаю, как тебе объяснить, но по нему это видно. А по Пашке — нет. И когда группа не вернулась, все очень переживали за ребят. Только за Пашку — не особо.

— Получается, не особо любили его у вас тут?

— Да не то чтобы. — Связистка пожала плечами. — Он же, понимаешь, вроде бы и свой, но держался особняком. Просто это надо видеть, знать человека, повариться с ним в одном котле не один день. Тогда и поймешь.

— Понятно.

— Слушай, старший лейтенант, а ты, часом, не детдомовский?

Михаил удивленно посмотрел на собеседницу.

— Сильно заметно? — спросил он.

Женщина понимающе улыбнулась.

— Рыбак рыбака видит издалека. Я ведь тоже такая. После смерти мамки попала в детдом. А когда мне тринадцать было, тетка нашла меня и забрала. Одна она у меня осталась. Вовка-то погиб. Ну, и пацаны еще.

— Ладно, Вера, спасибо вам.

— Было бы за что. Ты, знаешь, пиши, если что. Ты парень вроде хороший. Хоть и интеллигент.

Следом Митьков пообщался с сержантом Ахметовым. Долговязый и неулыбчивый парень с восточной внешностью и остриженной почти налысо головой оказался вполне приятным собеседником. Сразу о себе рассказал, что на фронт ушел с третьего курса института, где обучался на инженера, что где-то еще воюет его младший брат. Правда, беседа с ним оказалась менее продуктивной, чем рассчитывал парень. Что, впрочем, было неудивительно — сержант прибыл в эту часть незадолго до той злополучной вылазки в немецкий тыл, буквально за неделю, и с Захаровым успел пообщаться гораздо меньше, чем связистка Литяк.

— Расскажите мне о вашем бывшем сослуживце Павле Захарове, — мягко прервал его устную автобиографию старший лейтенант.

Ахметов качнул головой.

— Странный он человек был, — ответил он. — Хотя почему был? Вы ведь сказали, что он жив.

— Жив, — подтвердил Михаил. — Попал в плен и был в концлагере.

— Да, я понял.

— А почему вы сказали, что он был странный?

— Есть люди, о которых говорят, что они себе на уме. Вот и Паша такой же. Себе на уме.

— В хорошем смысле или в плохом?

Сержант пожал плечами.

— Ни в том, ни в этом. Я не могу многого сказать о нем, потому что мало его знал. Я ведь прибыл сюда незадолго до того, как