Носорог ухмыльнулся:

– Оклемался, шкет. Выпивку просил. Стресс снять. Пришлось объяснить, что можем предложить только рауш-наркоз новейшим методом под названием «хук справа», не более.

– Гуманист ты, капитан, право слово. Ладно, проехали. Наша задача – доставить обормота на турецкую территорию, обеспечив крепкой легендой, которая объясняла бы, где охламон отсутствовал целых три дня. Вариант «завис у бабы» не прокатывает.

Забыл сказать, нам еще крупно повезло, что, когда ты давеча по броневичку с гранатомета стрельнул, лейтенантик турецкий тут же ласты и склеил. В Центре, как данные на курда получили, мигом прикинули перспективы вербовки втемную. Тут же дали команду армейскому спецназу, чтобы проведали пострадавших. Один живехонький оказался. Рассказал на радостях, что кто такой этот чел, не в курсе, а лейтенант был чужой, первый раз с ними в патруле. По всем прикидкам, из военной разведки. Перед кончиной так заторопился, что на связь с командованием не выходил. А после вашей стрельбы, герр гауптман, и возможности не стало. Рация качественно накрылась медным тазом, – не торопясь рассказывал Кайда, звучно прихлебывая чай.

– Значит, складывается пасьянс? – потер ладони Носорог.

Майор, хмыкнул:

– Не говори гоп. С легендой для стахановца идеи есть?

– Что ж, милейший, приходится ногу вам вывихнуть… – Кайда соорудил скорбную мину на лице.

Курд напрягся:

– Других вариантов нет? Скажем, был у любовницы. Есть такая, подтвердит при необходимости.

– Вы сами понимаете, зависит от того, как спрашивать будут. А нам требуются железобетонные доказательства. Так какую? Правую или левую? Хирург, кстати, предлагал ягодицы прострелить, типа когда героически отступал, нарвался на злодейскую пулю снайпера. – Майор смиренно ждал ответа.

– Левую. Только не ломать, а вывихнуть, – сдался курд.

Они с черепашьей скоростью чапали плоскогорьем. Майор для чистоты эксперимента заставил курда самого вышагивать среди валунов, скакать через мелкие осыпи и уворачиваться от колючих кустарников. Чупа-Чупс выстрогал болезному палку на манер костыля, и тот уныло шкандыбал, тихо матерясь, как между собой посчитали разведчики, на непонятном языке.

Через два часа Носорог подошел к майору:

– Командир, в таком темпе не то что к вечеру, к полудню не дотащимся до границы. Предлагаю соорудить носилки и тащить бегемота. Встречать будут люди Абдулы?

Кайда еще раз посмотрел на унылую процессию и плюнул:

– Ладно, черт с ним. Попрошу курдов, чтобы прогнали борова до кровавых мозолей. Для пущей натуральности. Делай носилки!

Носорог коротко хохотнул. Идущий впереди майор удивился:

– Чего ты? Смешинка в рот попала?

Капитан покрутил головой:

– Вспомнил физиономии у курдов, когда поняли, что хромоножку тащить придется.

Кайда усмехнулся:

– Тяготы службы. Куда без них. Через два километра на юг повернем. Там есть русло высохшей речки. По нему за час выйдем в точку рандеву. Отправь Ляха в головной дозор на правый фланг.

Трель жаворонка тревожно прозвенела справа. Разведчики замерли. С левой стороны вторила другая пичуга. Жаворонки не унимались, трижды перекинувшись трелями.

Носорог наклонился к самому уху:

– Командир, идут. Шестеро. Может, пропустим?

– Не получится. Место узкое, голое. Если у них приборы ночного видения… Будем атаковать. Двое – на правый склон, двое – на левый. Лях с Хоттабычем работают по замыкающим, – тихо проговорил в микрофон рации Кайда.

Пять щелчков в ответ прозвучали в наушнике.

Черные фигуры выплывали из темноты. Звука шагов не было слышно. За спиной второго качнулась согнутая ветка антенны.

«На басмачей не похожи, стиль другой. Хотя кого у них только нет», – мелькнуло в голове майора.

Тук – прозвучало мягко, словно плюшевый мишка упал со стула.

Тук, тук… Мягкие игрушки падали с полки.

Двое черных, идущие последними, еще заваливались, когда майор гаркнул в голос:

– Огонь!

Ночной встречный бой на короткой дистанции – страшная штука. Красно-желтые вспышки, пули осами мимо, буханье гранат и град секущих осколков. Все кончилось вдруг. Черные молчали.

– Работаем «Зарей», на счет «три». Готовы? Раз, два, три!

Кайда швырнул светозвуковую гранату туда, где чернели скомканные тела. Следом полетели еще две «Зари». Майор, уткнувшись лицом в землю, плотно зажмурился. Три вспышки порвали ночь.

– Командир, это британцы. Спецназ. Этого год назад видел в Кандагаре. Наши технари вертушки для афганцев ремонтировали, а я там типа техник был. Он досматривал нас. – Носорог встал рядом, хмуро оглядывая место боя.

Сухо щелкнул пистолетный выстрел, второй. Кайда повернул голову. Чупа-Чупс с пистолетом, снаряженным глушителем, вытянул руку в сторону черного тела. На периферии зрения майор увидел слабое движение. Сработали инстинкты, вбитые инструкторами и отточенные боевым опытом. Кайда, заваливаясь влево, нажал спусковой крючок автомата. Что-то обожгло и ударило в грудь, развернув майора еще в воздухе. Спиной налетев на большой камень, он почувствовал, как на грудь наваливается тяжелая плита черного неба, и потерял сознание…

Боли не было, лишь невесомая легкость в теле. Он лежал на чем-то мягком, приятном, как бархат. Вдали из черноты стал пробиваться белый свет. Он разливался, заполняя все вокруг.

Вдруг чистый, очень знакомый и родной голос зазвучал рядом.

– Сынок, держись! Возвращайся назад. Бог дает тебе силу. Вставай!

– Отец, я устал. Столько пройдено дорог. Здесь много моих друзей. Здесь мама. Здесь ты. Я не хочу туда.

– Держись, сын! Иди, тебя ждут там. Иди!

Хоттабыч, вцепившись руками в узел ткани, чудом уворачиваясь от выскакивающих из темноты веток, почти бежал. Сзади тяжело дышал Чупа-Чупс, подтянув к плечу и до ломоты ногтей впившись в крепкий материал теплопоглощающей накидки. В импровизированном гамаке мотало тело Кайды.

– Майор, держись! Немного осталось. Сейчас вертушка будет. Пять минут – и в больничке. Саша, держись! – Носорог сбоку, чтобы не раскачивался, придерживал край накидки.

– Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому по краю… – пел хриплый голос.

«Я же знаю, кто это поет. Знаю. Вспомни, Саша, вспомни! Отец любит эти стихи. Я приказываю, майор Кайда, вспомнить!» – Мысли ледяными пластами наползали, давили, собираясь в торосы, громоздились.

Голос пел, слабея:

– Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю! Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…

«Высоцкий! Владимир Семенович Высоцкий!» – выдохнул Кайда и… очнулся. Перед глазами качалась тонкая трубка, уходящая в бутылку с прозрачной жидкостью.

– Очнулся твой майор. Жить будет. Мы уж постараемся! – услышал он голос через ровный шум автомобильного мотора.

В груди затухал огонек спички, и тело наполнилось приятной истомой.

– Он умер?

– Нет, капитан, он спит. И это лучшее сейчас