— Если можно, запишите вот сюда…

А ты хотел бы?

— Слушай, а вот ты хотел бы быть электрической лампочкой? Хорошо ведь — ввинтят тебя в патрон, включат. Гори себе да гори!

— Кого это ввинтят в патрон?

— Да тебя.

— Зачем же меня ввинчивать в патрон?

— Ну это если бы ты был лампочкой.

— Как же я могу быть лампочкой?

— Да не можешь, не можешь! А если б мог, хотел бы быть?

— Нет, не хотел бы. Я вниз головой не люблю висеть.

— А вот шпалой хотел бы быть? Хорошо ведь — положат тебя на насыпь, сверху рельсы прикрепят. Лежи себе да лежи!

— Зачем же ко мне прикреплять рельсы?

— Ну это если б ты был шпалой.

— Ах, вот оно что! Не хочу я шпалой быть. Тяжести поднимать не люблю.

— А тушью хотел бы быть? Нальют тебя в пузырек, крышечку завинтят…

— Да отстань ты! Только самим собой я хочу быть. И больше никем.

— Никем-никем?

— Никем! Разве что автобусом.

— Это почему же?

— А чтобы меня всегда ждали и радовались бы, если я пришел.

Исцеление продавца аквариумов[1]

Юмористическая быль

Глава 1. Гудки в камине

«Мог ли я в свое время предположить, что мне когда-нибудь исполнится тридцать пять? — размышлял, ворочаясь в постели, Борис Кондратьевич Ложкин — блондин с васильковыми глазами. — А ведь исполнилось…»

Он приподнялся и щелкнул по носу семилетнего белобрысого мальчика с дурацким бантом на груди. Стекло, как всегда, глухо звякнуло, а мальчик, как всегда, не отреагировал, продолжая глядеть на Бориса Кондратьевича с большой, чуть потускневшей фотографии обычным немигающим взглядом.

«Двадцать восемь лет прошло, — думал Ложкин, — а мое семейное положение так и не изменилось. И тогда был холост, и сейчас…»

— Бориска! А Бориска! — раздался голос матери. — Вставай. Пришла.

— Ты же говорила — к двенадцати придет, а теперь только десять.

— А ты сделай из этого вывод, — ответила мать, помогая Ложкину поаккуратнее застегнуть рубашку. — Почему она так рано пришла? Ну? Думай!

— Потому что не терпится, — догадался Борис Кондратьевич.

— Молодец! — похвалила мать и, приподнявшись на цыпочки, щелкнула сына по носу — примерно так же, как он щелкал свой ранний портрет. — Ну, иди к ней. Ботинки хорошо завязал?

— Хорошо, — отозвался Ложкин.

— Дай я проверю. — Она проверила. — Ну, ни пуха!

Борис Кондратьевич вышел в коридор, а потом робко приоткрыл дверь в соседнюю комнату.

В кресле сидела высокая, стройная (да, это чувствовалось, даже когда она сидела) блондинка. Ее можно было бы даже считать красивой, если бы не непомерно длинный нос, к тому же зачем-то украшенный бородавкой.

«Опять не то», — досадливо подумал Ложкин. Но, поскольку он уже приоткрыл дверь, уходить было неудобно. Он вошел в комнату и молча сел напротив гостьи.

— Кхм, — кашлянул Ложкин через некоторое время.

— Меня зовут Агния, — сказала гостья.

— Как Барто, — нервно засмеялся Ложкин.

— А вас?

— Ах да, я забыл представиться — Борис.

— Как Годунов, — улыбнулась Агния.

«Довольно эрудированная, — отметил Ложкин. — Но все равно — не то, не то…»

В воздухе повисло молчание.

— Спроси: «Вы смотрели фильм «Два долгих гудка в тумане»? — раздался из-за двери громкий шепот матери. Она, как всегда, там дежурила.

Агния явно услышала, но виду не подала.

— Вы смотрели фильм «Два долгих гудка в камине»? — спросил Борис Кондратьевич.

— Нет, не смотрела. А вы смотрели?

— Да, — машинально ответил Ложкин.

— И про что же там? — вежливо поинтересовалась Агния.

— Да так, вообще. Про гудки, про камин… То есть, извините, я не смотрел.

Разговор иссяк окончательно.

Прошло полчаса. Агния внимательно разглядывала рисунок на платье, Ложкин перманентно расстегивал и застегивал пуговицу на рубашке.

— Ну, я пойду, — наконец сказала Агния.

Она встала. Тут же за дверью раздались удаляющиеся шаги матери. Агния вышла и хлопнула дверью.

Через некоторое время мать вошла в комнату с тетрадью в клеенчатом переплете.

— Опять ничего не получилось, — вздохнула мать и раскрыла тетрадку. — Давай разберем твои ошибки за последние три дня. Зачем ты вчера спросил у Цецилии, сколько раз она была замужем и сколько у нее диоптрий? Да, она была замужем восемь раз и очки у нее минус восемь, но ведь об этом я и сама тебе говорила. А позавчера у Альбины додумался спросить, в какой парикмахерской она красилась и какой протезист сделал ей такую хорошую вставную челюсть! А сегодня? Мы ж с тобой этот фильм смотрели, Бориска! Специально для того, чтобы было о чем говорить. И — на тебе!

— Не умею я знакомиться, — пробурчал Ложкин.

— Новость, называется! Вот что — завтра вечером к нам придет Лидия. Правда, у нее шестидесятый размер, но во всем остальном она просто идеал. Сейчас я набросаю тебе тезисы для разговора с ней, и будь добр их выучить и ответить мне.

— Не буду я учить, — хмуро отозвался Ложкин.

— Не будешь, Бориска? — огорчилась мать. — Ну что тебе это стоит, выучи, маленький, и спокойнее будешь себя чувствовать.

— У меня на носу первенство по шашкам, мама, — ответил Борис Кондратьевич. — И потом… Ты же знаешь, о ком я мечтаю. Небольшого роста, стройная брюнетка, с красивыми и чуть печальными глазами… И чтобы ее звали Нонна… Нонна… Да вон она в кресле сидит… — Он двинулся было к креслу, но мать преградила ему дорогу.

— Кресло пустое, Бориска… Опять эти галлюцинации… Ты переутомился, малыш… Каждый день разные женщины…

Борис Кондратьевич махнул рукой и ушел в свою комнату, а мать опустилась в кресло. Конечно, оно было пустым.

На всех стенах были развешаны фотографии сына. Бориске два месяца… полгода… он в песочнице… на качелях. Качели, впрочем, бутафорские, а снимали в фотоателье. Целый шкаф занимала Борискина одежда. Ползунки… Матросский костюмчик… школьная форма… Обувь — от восемнадцатого размера до сорок второго. В этажерке все Борискины тетрадки — с первого класса и по десятый (нет только одной, которую Бориска съел, боясь наказания за двойку). Альбом с марками. Он начал их собирать в девять лет и бросил в девять с половиной. Но все четырнадцать марок с такими давними уже штемпелями сохраняются. И модель планера. Правда, на крылья у Бориски не хватило терпения.

«Вырос мой мальчик, вырос, — думала мать. — Пора ему обрести семейное счастье. Но ничего, я найду ему невесту, из-под земли достану. Вот только эти галлюцинации. Надо бы посоветоваться с профессором…»

Глава 2. Петушки-на-Палочках

В черном бархатном платье, с ниткой жемчуга на шее, она стоит посреди богато убранной залы. Бал еще не начался, но все