– И… и-эх-х!… Сглодал меня, парня, город… Не увижу родного месяца!… Тово-этого… распахну я пошире ворот, чтобы это самое… способнее было повеситься!…

С этими словами Емельян Черноземный привычным движением вбил в стенку гвоздь, сунул голову в петлю и нерешительно посмотрел на мрачного Васю.

– Вешайся! – сказал Вася сухо.

– И повесюсь, очень даже просто, – криво улыбаясь, пролепетал Емельян Черноземный. – Только за подстрекательство к самоубийству по головке тебя не тово… имей в виду… А я повесюсь…

– Валяй!

– Вот только напоследок напьюсь водки и повесюсь… Как бог свят…

– Валяй пей водку. Хоть две бутылки! Чтоб ты сдох!!

– Очень мне неприятно слышать такие вещи от близкого приятеля, – обидчиво заметил Емельян. – Вместо того чтобы пожалеть темного, безлошадного человека…

– Пей водку, стер-р-рва! – прорычал Вася Волосатов. Емельян Черноземный дрожащими руками поднес ко

рту горлышко бутылки, и щеки его покрылись бледной зеленью отвращения.

– Пей, свинья!

– Н-не могу… Душу воротит! – прошептал Емельян. – Запаха ее, подлой, не выношу! – И опустился перед Васей Волосатовым на колени.

– Будешь?! – загрохотал Вася, багровея.

– Не буду больше, – обливаясь слезами, проговорил Емельян Черноземный. – Чтоб мне не сойти с этого места, не буду…

– Чего не будешь?

– Ничего не буду… Врать не буду… Вешаться не буду… Упадочником не буду. Чужих девочек на сеновал звать не буду. Про папаньку пули отливать не буду… И про мост… тоже… не буду!…

– То-то же, сволочь! Имей в виду. И чтоб больше ни-ни!…

– Ни-ни! – подтвердил Емельян Черноземный и глухо зарыдал.

Слезы его ручьем текли по «сеновалу».