вполне для тебя подходит. Дисциплина — на пять, исполнительный — расшибётся, а сделает! Взысканий? Ни-ни, никаких, ни единого пятнышка, анкета первый сорт. Ты ж меня знаешь, своим свинью не подложу, раз рекомендую — значит, подходящий, возьмёшь — не пожалеешь, только спасибо скажешь. Что? Знаком ли с вашей отраслью? Вот этого я, правда, не знаю…
ПРИЯТЕЛИ
Теперь некоторые пословицу про друзей наоборот переделывают. Мол, не имей сто друзей, а имей сто рублей. Я против. У меня, знаете, сколько друзей-приятелей? Не сочтёшь. Зелякина, Ивана Ивановича знаете? Пасека у него большая. Такой, братцы, медок собирает… Объедение! Вот он и есть мой первейший приятель. Каждый выходной навещаю. Приду — сразу медку, с сотами. Сидишь, не спеша посасываешь, водичкой студёной запиваешь. Иван Иваныч и ледку из столовой притащит. Хоть и далековато ему туда идти, но раз приятель просит.
Ещё приятель у меня, Степаном Васильевичем звать. У того клубничка. Такая, скажу вам, клубничка! Большущая, сладкая, во рту тает сама, безо всякого усилия. А пахнет, пахнет! Как клубничка эта самая поспеет — так я в гости. Приятель, ничего не поделаешь, не приду — обидится.
У Семёна Даниловича, Сарыкин по фамилии, ничего такого не произрастает. Зато рыболов! День и ночь у речки пропадает. У него я ушицей балуюсь, и копчёнкой тоже, и жареной. Захочется рыбки — я прямо к Сарыкину. Хороший, одним словом, приятель.
У меня и среди женского пола приятельницы имеются. Больше со старушками дружу, преклонного, так сказать, возраста. Скучают на пенсии и рады человеку. На радостях и вареньем угостят, и наливкой, а то и чем покрепче, хе-хе. У них я и взаймы перехватываю и с отдачей не тороплюсь, им не к спеху.
Так-то, мои дорогие. Дружить с людьми надо.
СОЧУВСТВУЮЩИЙ
Столбик, резвясь, скакал вверх: термометр показывал тридцать градусов выше нуля. Я ввалилась в автобус в полном изнеможении. После длительного говорения язык, что называется, прилип к гортани.
Мой сосед по скамье чем-то походил на ртутный шарик. Он вскакивал, задирал голову, вертел шеей. Вдруг он повернулся ко мне.
— Отдыхающая?
— Местная.
— Работаете, кем?
— Экскурсоводом.
— Да, работа, так сказать, не совсем райская, жара, а ходить надо, говорить надо. У вас усталый вид, сочувствую. Простите, один вопросик. До Ай-Петри далеко?
Я ответила.
— Хочу подняться, встретить восход солнца! А? Здорово? Как по-вашему, стоит?
Я ответила, что стоит.
— А что означает Ай-Петри?
Я ответила.
— Тогда Ай-Тодор, Ай-Даниль, Ай-Василь то же самое?
Я ответила.
— А это что за дворец, вот, с куполами?
Я ответила.
— А русалка где? Кто автор? Расскажите легенду, сокращённо!
Я рассказала.
— А в пещерке можно устроиться? Хочу облюбовать, на недельку! А? Здорово? А ресторан «Красный камень» на какой высоте?
Я ответила.
— А какое вино самое лучшее? Расскажите про Ласточкино гнездо, как звали возлюбленную? А массандровские вина получили много медалей? А Уч-Кош это что? А…
Вопросы, как камешки, били по моей разморенной зноем голове. До города было далеко, но едва автобус затормозил, я ринулась к двери…
— А Большой Каньон?! — кричал он в окно. — Большой Каньон?!
НАШ БЛИЖНИЙ
В город приехал цирк, и Федор Васильевич решил осчастливить свое семейство — жену и сынишку Вовку.
Он шел за билетами, когда его окликнул сослуживец.
— Мурашкин, Федор Васильевич! Читал приказ?
— Какой приказ, о чем?
— В самом деле не читал?
— Да нет же!
— Гм. И с чего бы это тебя? А?
— Кто его знает, — небрежно ответил Мурашкин, хотя почувствовал неприятное колотье в правом подреберье.
Сослуживец ушел.
У Мурашкина вдруг пропал интерес к цирку. Ну, что там особенного? Слоны, тюлени, акробаты… Они с женой все это видели-перевидели, а Вовке одно баловство.
Дома он так и сказал Вовке, и тот поднял рев на всю квартиру.
Пирог, который жена испекла по его просьбе, удался на славу. Но Федор Васильевич ел так неохотно, что жена рассердилась:
— Нарочно мне на нервы действуешь!
Дав Вовке ремня, а жене наговорив всякой всячины, Мурашкин лег на диван и, заткнув уши, чтобы не слышать рева и упреков, стал думать о приказе. Досконально припомнил текущий день, вчерашний, позавчерашний. Ничего. Никакого промаха. Но это ему так кажется, а начальству видней.
А под ложечкой ныло, под ребром покалывало, голова от дум трещала… Хоть бы до утра дотянуть!
Дождавшись, наконец, рассвета, Мурашкин вышел из дому и зашагал к конторе.
В прихожей, на доске объявлений, висел приказ. Его, Мурашкина Федора Васильевича, премировали за хорошую работу.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
Вызывает меня предместкома и без обиняков протягивает путевку.
— Пляши, Авраамов! Путевка! Туристская! По горным маршрутам!
— Но мне …десят с гаком…
— Ерунда! Бери и езжай!
Я взял и поехал.
Турбаза помещалась не на вершине Казбека, а чуть пониже.
Еле отдышался. На турбазе обрадовали:
— Через три минуты выступаем!
Через одну минуту на моей спине был горб из одеяла, термоса, пайка и скалолазной веревки. Я затянул частушки и вместе с юными гераклами двинулся встречать восход солнца на высоте не помню скольких километров.
Но тут разыгрался мой ревматизм… Дистанция между мной и ими катастрофически удлинилась!
Но я не растерялся. Вынул змеиный яд, натерся и побежал догонять!
Только догнал, разыгрался мой ишиас-радикулит…
Я опять не растерялся. Вылил чай из термоса в грелку, привязал скалолазной веревкой и побежал догонять!
Ура, горный ручей! Гоп-ля, прыгаем!
Но тут разыгралась моя гипертония… И я приземлился на донышко безо всякого парашюта…
Коллеги извлекли меня, обсушили возле костра, обложили камнями, чтобы не сдуло ветром, дали чеснок от насморка и понесли на турбазу, где я и пролежал до окончания срока путевки.
В другой раз мне тоже дали путевку. И тоже так:
— Пляши, Авраамов! Путевка! В язвенный санаторий!
— Так у меня пока нет ее, язвы…
— Чепуха! Бери и езжай!
Я взял и поехал.
Доктор попался старенький, сухонький, голову этак набок держит, будто норовит получше тебя рассмотреть.
Послушал меня, постукал, повертел, за руку взял и повел.
— Куда? — спрашиваю.
— К источнику.
Что ж, думаю, стаканчик не вредно для аппетита.
Привел, набрал стакан и подает:
— Пейте, голубчик.
Я выпил. Вода препротивная, кошками пахнет, но ничего, один стакан стерпеть можно.
Только допил и конфеткой закусить собрался, второй подает…
Я напряг силу воли и выпил.
А он третий подает, четвертый, пятый, шестой…
— Доктор! — молю, — я уже промыт! Насквозь!
— Так и надо, голубчик, так и надо. — И подает, подает…
Я весь день на улицу не выходил, и