Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
И во сне, и наяву
Пролетал я над страною,
Над советскою страной.
Я летал над морями,
Над лесами и полями.
И везде я видел мир, мир, мир!
Наивное, но искреннее стихотворение. Впрочем, в то время оно вовсе не казалось мне наивным.
Или вот ещё стихотворение тех лет:
Татьяна Юрьевна сказала,
Что мы должны учиться.
А мы сказали, хорошо,
Что будем мы учиться.
Ведь это больше надо нам
И в жизни пригодится.
Учительский смех больно ранил неокрепшую душу художника. Я был подавлен и угнетён. От обиды перехватило дыхание. Я возненавидел учительницу и её мерзких подруг.
Я не догадывался, что сильнее всего их смешит обилие орфографических ошибок. Слово «вообще» я, естественно, писал как слышал и допускал в нём сразу пять ошибок. Буквально. К тому же в письме я был крайне рассеян, я пропускал и путал буквы:
Вед это болше надо нам
И в жизи пригобится.
Обидеть художника легко. Особенно легко это сделать ненарочно. Потому что умышленная обида вызывает отпор и закаляет волю. А когда обижают ненарочно, то и винить даже некого. Некого, кроме себя.
С тех пор я прятал написанное. Ото всех. И от матери в том числе. (От матери в первую очередь: её критика, как человека близкого, могла ранить сильнее всего.) Обнародовать я позволял себе лишь то, что считал заведомо сильным и смешным.
В четвёртом классе, помню, я прочёл на уроке математики свежее стихотворение «Юльетта и Ромео», принёсшее мне славу поэта-самородка. (Прежде чем представить на ваш суд этот забитый шедевр, хочу дать коротенькое разъяснение: я учился в украинской школе, слово «самостийка» означает «самостійна», то есть самостоятельная работа.)
Итак!
Повести нет на свете
Счастливей, чем повесть моя
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
