Я выглянул в окошко, и убедившись, что там больше никого нет, вышел на улицу, чтобы дождаться скорую помощь. Пока я ходил возле дома, пиная камни, солнце постепенно стало клониться в сторону леса. Каждый день становился еще короче предыдущего. Родня с шумом перетаскивала одеяла из избы на веранду, громко хлопая дверьми. Судя по всему, ночуем здесь, а завтра уезжаем в Тихвин, в квартиру тети Тани. А следующим днем, значит, в Ленинград. Неожиданно как-то. Неужели вот сейчас бабушку осмотрят, заберут, и дом будет пустым? Нет, наверное, по утрам тетя Вера будет приезжать, разумеется, с тетей Таней, хозяйство как-никак. Но дом-то как перевалочный пункт будет. Жить в нем никто не станет теперь, пока его не отремонтируют. Как-то непривычно и пусто от этой мысли, даже если и ненадолго все это и к следующему лету все будет как раньше – все равно.

Издалека послышался гул автомобиля. Я насторожился и стал смотреть вдаль, ожидая увидеть скорую помощь. Я даже не сомневался в том, что это она, потому что больше здесь проезжать некому и некуда. Вот в соседней деревне – там да. И автобусы ходят, и машины дальше проезжают по трассе, а здесь глушь. Последняя разбитая дорога у нас же в деревне и кончается. А за ней только лес. Из-за угла, уже с громким ревом, показалась неспешно ехавшая карета скорой. Я выбежал на середину дороги и замахал руками, медленно отходя к дому, чтобы машине было где встать на обочине. Тима залаял. Вместе с ним, почуяв чужих, залаяли и другие собаки на деревне. Машина остановилась, и из нее вышел водитель, который сразу же закурил, а за ним женщина в возрасте и двое крепких мужчин. Все они были в обычной гражданской одежде, кроме женщины-врача в белом халате.

– Здравствуйте.

– Ну, здравствуйте, в доме бабушка-то?

– Да, в доме, пойдемте.

– А собака не укусит? Привязана?

– Да, она во дворе сидит.

– А, ну ладно.

Женщина в халате с одним из мужчин пошла за мной. Второй остался с водителем и тоже закурил. Мы поднялись по крыльцу и зашли через коридор в избу.

– Ого, это, значит, у вас же пожар был?

– Да, случилось вот, по нашу душу.

– А, ну, все понятно. А нам-то сказали, что поджог, бабушка чего напутала, мы думали, чужую избу спалили, разбирательство будет.

– Да ну, еще чужую не хватало!

– Ну, все ясно! Все ясно… Ну, где?

– Да пойдемте, вон, у печи.

– Как зовут-то?

– Александра. Да Шурушкой все называют.

– Ну ясно. Баба Шура, здравствуйте.

– А-а… Добро…

– Здравствуйте!

– Здравствуйте.

– Как поживаете, хорошо себя чувствуете?

– Не понимаю я…

– Болит что-нибудь?

– Голова болит…

– Ясно, а что случилось? Говорят, пожар у вас случился?

– Дак пожар, вот как все погорело, пожар, милая, пожар.

– А как пожар-то случился? Закурил кто?

– Нет, не курит же никто, не курит. Вон… Окаянные, покоя мне не дают, пока не сведут в землю хладную… Все что-то…

– Кто?

– Да вон, там которые, все что-то ходят.

– А кто ходит, баба Шура?

– А не знаю, кто и есть, они всякие, они, что сами ушли, а есть другие, да они все из дыр смотрят, все кушать просят да всякие вещи говорят.

– Ясно, а какие вещи-то говорят?

– Да все хотят, чтоб с ними пошла, что нет места здесь мне теперь.

Тетя Таня отвела врача чуть в сторону и в двух предложениях рассказала о том, как бабушка заблудилась в лесу, а когда вернулась, то все реже и реже приходила в себя. То хлеб под стол крошила, то все кого-то видела, то посуду доставала, чтобы неизвестно кого покормить, то с фотокарточками за ужином сидела, а однажды и на крышу голая залезла.

– Понятно, понятно. Ну что ж, в любом случае, даже если диагноз не страшный, хотя кажется все плачевным… Лучше временно изолировать. За таким человеком, сами понимаете, глаз да глаз, на минуту оставишь – и вон что случиться может. Иначе нельзя, не имеем права… Бабушка с нами поедет, а там уж видно будет.

– Что поделать…

– Ну, а что поделать, посмотрим, посмотрим. Полечимся, понаблюдаемся, того глядишь – и что-то конкретное сказать можно будет.

Женщина в белом халате попросила собрать в мешочек необходимые личные вещи, которые понадобятся бабушке. Тетя Вера и мама не переставая расспрашивали врача, насколько все серьезно и как долго лечится, но та все время отвечал лишь одно:

– Я ничего пока что о характере заболевания сказать не могу. Рано судить. Посмотрим.

Тетя Таня молча собирала вещи бабушки. Когда все было собрано: полотенце, кое-что из белья и тапки – врач оставила номер телефона, по которому можно было позвонить уже завтра утром и узнать, в каком отделении наша бабушка. Также она попросила имеющиеся у нас документы и свидетельства, по которым можно было бы точно установить личность. Она еще почему-то так странно спросила:

– Имеется что-нибудь такое? – Как она сама объяснила позже, многие из деревенских старожилов в этих краях не имели паспортов, несмотря на то что, казалось бы, уж в наш-то век всему на свете есть свой учет.

Бабушке помогли собраться, объяснив, что ей нужно в больницу, где ее вылечат. Она сначала испугалась и не захотела ехать, а потом послушалась. Какое-то печальное смирение было в ее глазах. Она даже тихо проговорила: «Пора, значит». Тетя Таня тут же ее отругала за такие слова, а тетя Вера прослезилась. Все были удручены. В момент расставания она выглядела такой покинутой, словно мы ее бросили. Тетя Таня еще раз попыталась заговорить о том, что нужно сделать, чтобы в дальнейшем оформить попечительство, и чтобы старушка доживала свой век с родными, но женщина в халате ответила лишь:

– Обязательно, обязательно так и сделайте, но сейчас необходимо осмотреть, мало ли что.

Мы все помогали бабушке разместиться в автомобиле. На улицу вышла и соседка баба Нина – поинтересоваться, что происходит. Особо ей никто ничего не объяснил, да она и сама все понимала.