class="p1">Сохраняется память о сезонной смене места обитания русалками, о появлении их на ржаном поле во время созревания хлебов, о выходе их из воды на русальной неделе (№ 173), в ночь на Ивана Купалу, когда они особенно опасны. С течением времени сложность мифологической семантики архетипа привела к расщеплению единого образа на ряд самостоятельных персонажей, для каждого из которых превалирующей является одна из характеристик прежнего архетипа. В славянской мифологии «потомками» этого древнего архетипа — божества вегетации и плодородия — являются древнеславянские берегини и рожаницы, болг, вилы, самовилы, самодивы, пол. boginki, mamuny, чеш. serpnice, укр. мавки, мамуны, рус. полудницы, ржаницы и мн. др. На Севере это также полудницы, удельницы, часто — лешачихи, лесные девки, красные (т. е. в красной одежде) девки, персонажи, именуемые росомахой, выдрой, шестихой, шошичихой.
Какое название у славян имел в древности этот персонаж-архетип, имел ли он вообще единое название, мы не знаем. Слово же русалка является достаточно поздним по происхождению и восходит к лат. rosalia, означавшему праздник весны, плодородия и розы как символа цветущей жизни.
Именно мифологической сложностью архетипа объясняется наличие многих, как нам сейчас кажется, противоречивых характеристик водяного персонажа в материалах XIX и XX вв. Могут быть русалки-женщины, русалки-мужчины, встречаются упоминания о русалках-детях, русалки могут показываться даже в виде скотины (№ 170). Нередко есть эксплицитная или имплицитная связь русалок с утопленниками. Особенно красочны легенды об утопленницах-русалках на юге (например, повесть «Майская ночь, или Утопленница» Н. В. Гоголя), но и на Севере русалкой может стать всякий утонувший, утонувшие дети (№ 178), девушки, умершие перед свадьбой (№ 172), проклятые люди (№ 174). Древен мотив заманивания или насильственного затаскивания человека в воду русалками (№167, 169, 175). Косвенным знаком того, что человек, обычно мужчина, погублен русалкой, является то, что тело утопленника не могут найти (№ 172).
Античные сирены — полудевы-полуптицы, которые своим пением завораживали моряков и губили их, восходят к тому же древнейшему архетипу, что и русалки. Пение русалки и обольщенный ею моряк фигурируют и в северной быличке (№ 176). Вообще мотив супружеских отношений с русалкой на этом свете или на том неоднократно представлен в фольклоре и является отражением общего мифологического представления о русалке как о персонаже, связанном с загробным миром. В отношении же былички № 176 можно подозревать и литературное влияние.
Нередко приходится удивляться живучести мифологических мотивов. Античный миф о медузе-горгоне, крылатой женщине-чудовище, связанной с водной стихией, взгляд которой все живое превращает в камень, находит отзвук в быличке, где говорится, что «русалка как посмотрит на кого, так застывши человек стал, так и будет стоять» (№ 172). Отголоском древних представлений можно считать и запрет купаться после дождя, так как в это время моются русалки. В этом запрете реализуется представление о связи русалки с дождем — той животворящей влагой, которую посылают небеса, чтобы оплодотворить землю и дать начало всему живому (ср. миф о браке между небом и землей) (№ 167, 179).
Встреча с русалкой не к добру (№ 170), и сама русалка может предсказывать дурное, пророчествуя: «Год года хуже, а этот год хуже всех» (№ 178). «Год от года хуже, а платье все уже», — сетует русалка на изменения нравов и моды (Новгородская обл.). (Даже в современной деревне узкие, облегающие и короткие платья осуждаются людьми старшего поколения и считаются признаком порочной жизни.)
Хотя рассказы о водяных и русалках относительно немногочисленны на Севере, вера в них сохраняется. В начале 70-х годов во время диалектологической экспедиции в Пудожский край мне пришлось одной плыть на лодке по Корбозеру. Посередине озера, на глубоком месте, лодка вдруг остановилась. Я гребла изо всех сил, вода бурлила под веслами, а лодка стояла. Перегнувшись через борт, я пыталась нащупать в воде, что держит лодку, но там ничего не было. Весло до дна также не доставало. Так продолжалось минут сорок, и мне стало жутко. Когда на берегу показался человек, я закричала и стала жестами объяснять ему, что не могут сдвинуться с места. Он прокричал мне, чтобы я пересела с кормы на нос. Как только я это сделала, лодка пошла. На берегу мне сказали, что лодка зацепилась за кол, воткнутый рыбаками в дно озера и немного не достающий до поверхности воды. Происшествие обсуждалось всей деревней, и общее мнение сошлось на том, что кол в озере совсем не там, где плыла я, а что его мне подставил водяной, так как я, чужачка, одна, без разрешения водяного поплыла на лодке.
В деревне Княжая губа Мурманской области Анна Фоминична Лобенкова рассказала нам, как в молодости плыла в лодке по губе Белого моря вместе с мужем, и они видели русалку. И не просто видели, а плыли за ней и разглядывали ее примерно в течение пятнадцати минут. В полуметре от поверхности воды они видели белое лицо женщины, черные глаза и сложенные на груди руки. В подтверждение того, что русалки существуют, нам принесли номер газеты «Мурманская правда», где на сером, достаточно неясном снимке двое мужчин держали вроде бы под руки какое-то существо с рыбьим хвостом. Надпись не сохранилась, была оборвана. Наши разъяснения, что на фотографии моряки демонстрируют свой улов — большую рыбу или морского зверя — во внимание приняты не были. Присутствующие искренне верили, что на фото изображена русалка. Через некоторое время мы оказались в Кеми в краеведческом музее и, когда остановились перед витриной с чучелом детеныша нерпы, поняли, кого разглядывала в воде Анна Фоминична. Мордочка, покрытая короткой белой, лоснящейся шерсткой, большие выразительные черные глаза с поволокой, похожие на руки ласточки — все это вполне могло родить образ женского лица и сложенных на груди рук в сознании, подготовленном к такому восприятию передающейся из поколения в поколения мифологической традицией.
Еще один мифический обитатель воды, который появляется в быличках — это фараон (№ 186—191). Нетрудно заметить, что этот образ имеет книжное происхождение и является фольклорно-мифологической интерпретацией библейской легенды о переходе иудеями, преследуемыми египтянами, Красного моря (подробнее см. с. 187—188). Рассказы о фараонах в относительно недавнее время засвидетельствованы на северо-западе европейской части России и у русскоязычного населения Эстонии, хотя слова фараонка, фараончики, по материалам XIX в., известны и в центральных районах России, где тоже связываются с мифологическими образами.
Из содержания быличек ясно, что фараоны мыслятся как люди с рыбьим хвостом, причем бывают мужчины, женщины и дети, как существа фантастического образа или как люди. Они входят в один ряд с такими персонажами, как слав.
