Я поймал себя на том, что слушал все это с открытым ртом. Поспешив придать лицу хоть сколько-нибудь разумное выражение, я тем временем исподтишка начал поглядывать на остальных. Те, кто еще совсем недавно скрывал презрение, теперь стояли изумленные, с приоткрытыми ртами и удивленно вытаращенными глазами. Явно довольный произведенным впечатлением, Дым продолжил:

– И все как раз у горы той было, и дерево там неподалеку стоит. И булыжники там тоже есть, которые иногда заплутавшие встречают. Я вот это все к чему: пусть оно все выдумки про ведьм там всяких, но место там сокрытое, оно видимо издавна так задумывалось. И туда лучше не соваться без дела. Тем более одному. Туда аккуратно нужно, и в оба глаза глядеть. Шаг в сторону, один, другой куст обойдешь – все. Не найдешь куда и шел. И ведь хорошо, если ты лес знаешь да ориентироваться можешь. А если где слабину дашь, так ведь и в болота упереться можешь. Так, я думаю, с Шурушкой-то вашей и было. Я сразу подумал, что с той стороны она блуданула. Крутанулась за место это, а потом так в болота и ушла. Вечером ведь в таком месте уже и не особо разглядишь, куда идти надо. Так что завтра с болота за Либежгорой начнем искать. А не с этих. Тут все чисто. Даже не видно, чтоб проходил кто кроме нас.

К концу его речи все уже успели взять себя в руки и выглядели более уверенно. Один из мужиков еще раз подпалил спичкой затухшую за время рассказа папиросину. Все они крутили головами и бубнили что-то вроде «ну и дела». Теперь мы наконец-то окончательно собрались с мыслями и двинулись в сторону деревни по лесной дороге, на которой буквально за последние пятнадцать минут неожиданно стало по-настоящему темно. И всю дорогу я слышал разговоры о тяжелых временах, когда нечего было есть, когда кругом ходил зверь и за ним не нужно было уходить далеко в лес, когда всем приходилось работать с утра до вечера и отдавать все советской власти, и о временах, когда были живы страшные суеверия, которые теперь уже, к всеобщему спасению, ушли в небытие.

Глава 8. Встреча в потемках

Мы сидели дома и пили чай. Я разминал под столом ноги после сапог, которые теперь еле двигались от усталости и холода, все еще не желавшего покидать мое тело. Рядом со мной на свободном стуле, как и всегда, сидел кот Василий, поглядывая хитрющими глазами то на меня, то на стол. Таня сидела у окна с поникшим от усталости лицом. Пальцы ее рук судорожно сжимались и разжимались, словно пытаясь что-то схватить.

– Ну вот и что делать? Опять идти?

– Куда ты пойдешь-то? Уж семь часов, вечером все равно другая команда на ночь пойдет их искать.

– И что же? Дома сидеть? Дожидаться, эвона как, нашу матушку ищут, а мы спать будем: спасибо, люди добрые, что за нас ищете! Так, что ли?

– А так не спавши и сама заблудишься, не вздумай ходить одна. Ждем остальных, до ночи еще дорогу нужно проверить, туда, за болотами.

– А я бы одна и не пошла. Мало ли народу еще? Мы бы вот с Ромкой сходили, правда?

– Я только за, – поддержал я Таню.

– Ну вот, и Тимку бы с собой взяли за компанию, только поужинали бы и вышли.

– И что это? Надолго ли?

– Да хоть бы на пару часиков, тут по дороге хоть самой пройдем до реки да покричим. Мы в лес и не пойдем сами, что ж я – глупая, что ли.

Тетя Вера посмотрела на нас уставшими глазами и, отхлебнув чая, со вздохом сказала:

– Ладно, теперь пускай Рита дома остается хозяйством заниматься, а пойду тоже с вами, поищу.

– Оставайся сама, я…

– Нет, нет, я уже дома насиделась сегодня, все. А ты передохнешь, вместо того чтобы по лесам шарахаться под вечер. Только вот поужинаем.

После ужина мы начали собираться. Я надел куртку, шапку и вышел в коридор. Обратив внимание на дверь, ведущую в клить[1], я решил зайти туда и поискать что-нибудь полезное. Поднявшись по трем покосившимся от старости ступеням, я вошел внутрь. Клить была заставлена старой поломанной мебелью и грудой ящиков и коробок с таким же поломанным и ненужным барахлом, а также вещами, которые убирались туда на сезон. Сломанные топорища, ящики с ржавыми и погнутыми гвоздями, проржавевшие полотна пил, старые навесные замки, ненужные газеты и береста для розжига печи, прохудившиеся корзины, старые тряпки, пальто, ушанки и прочая одежда, которая уже потеряла вид, но все еще годилась для носки. Я подошел к одному из ящиков с мелкими железками и начал в нем ковыряться. Мне попался на глаза мой старый карманный нож. Уже притупился. Даже небольшой налет ржавчины теперь виднелся на лезвии. Непорядок. Решив, что на досуге я его очищу, я положил его в карман. В лес без ножа все же не ходят, мало ли что. Болты, гайки, скобы, дверные петли, катафот от велика, шланг от велосипедного насоса, грузило, коробок с рыболовными крючками. Вроде больше ничего особенно интересного и полезного. Я вышел из клити с ножом в кармане и обратился к Тане:

– А свет?

– Да керосинку возьмем. Щас я только подолью в нее. Вера?

– Что?

– А где керосинка-то?

– Да на веранде. И керосин там же.

Таня ушла на веранду, хлопнув дверью. Через пару секунд стало слышно, как она спускается во двор. Залаял обрадованный нашим приближением Тима.

– Сейчас, сейчас, погоди ты, окаянный.

Послышался топот бегущего со двора Тимы. Я любил эту дворнягу, но в такие моменты ему навстречу лучше было не попадаться. В порывах радости он обычно бросался на всех облизываться и мог не на шутку поранить или даже сбить человека с ног. Стук, гремящее ведро, скрежет когтей. Входная