в сторону кладбища, уже на повороте, медленно двигалась толпа людей с иконами и зажженными свечами. Мне стало дурно. Я где-то это уже видел, это уже было. Остро почувствовал одиночество, смешанное со страхом. Хотелось закричать, но я не смог. Затем я проснулся во второй раз. На кровати по-прежнему лежали старики. А вот на лежанке некоторые места были пусты. С кухни падал приглушенный свет. По слабо доносившимся голосам я понял, что они на веранде. Я слез с печи, направился на кухню и подошел к окошку, которое вело на веранду. Там стояла мама с тетей Таней и наша пожилая родственница тетя Роза. За ними был виден гроб бабушки. Они стояли над ним и всматривались, пытаясь что-то выяснить. Зачем, еще и посреди ночи?..

– Действительно… Розовые…

– Господи боже, пойдемте отсюда, а?

– Да не бойся, ты чего? А вдруг тут крысы ходят, еще такого не хватало, покусают ее.

– Да нету на веранде крыс, чего им тут на морозе делать.

– Господи, да почему же у нее щеки-то розовые?

– Румянятся… Как у живой… Может она жива? Может, врачи ошиблись?

– Мама, мама, ты слышишь меня?

– Тише…

– Ой, что это?!

– За окном что-то хрустит…

– Тише, не надо так, не зови ее.

– Не зови, богом прошу, не зови!

– Да, пускай спит, не тревожь ее.

– А вдруг она жива? Почему у нее щеки зарумянились на морозе? Как у живой прямо.

– Это бывает, это бывает у покойников, я слышала, они даже дергаться могут. Остаточные явления.

– Господи ты боже упаси, вот только дерганий нам еще не хватало.

– А нитка на пальцах? Откуда она взялась?

– Не знаю, может, в морге намотали?

– Зачем? Глупости какие, надо снять.

– Нет, нет, – сказала Таня, – не надо, не надо снимать, пусть как есть. Раз пальцы перемотаны…

– Да почему же это?

– Не надо, я теперь только вспомнила, что не надо.

– Ладно, пускай. Пойдемте отсюдова, нечего по ночам покойницу беспокоить.

– Пойдемте.

– Я слышала, что нельзя покойников одних оставлять.

– А она не одна, мы тут, рядышком, пойдемте.

Они погасили свет и пошли по коридору в сторону избы. Я, зачем-то быстро добежав до печи, запрыгнул на нее и притворился спящим. Мама подошла ко мне проверить, и убедившись, что я сплю, тоже улеглась. А у меня в голове опять вертелись дурные мысли, не дававшие покоя. «У нее щеки румяные, как это так? – Не будите ее. Не будите, пускай покойница спит».

Глава 7. Жальник

Утром я слышал сквозь сон, как многие уже поднялись, как заходил дядя Сережа и они с тетей Таней ушли на кладбище подготавливать место. А между собравшейся родней тем временем шли странные разговоры.

– Ну, я тетю Розу-то и позвала.

– Да-да.

– Мы заходим, свет включаем, вроде бы тишина.

– Лежит себе Сашенька, мертвешенька, а я смотрю, щеки-то у нее розовенькие, как у живой!

– Господи! Да у меня бы сердце остановилось от такой картины. Как вы хоть не испугались? Темень, ночь, на веранде холодно, а там еще и у покойницы щеки порозовели? Я бы точно на месте бы в обморок упала!

– Да мы и не поняли сразу-то. Вроде и вправду розовые, а как так?

– Такое бывает, бывает! Нечего тут страху нагонять, бабы! Нечего!

– Да как бывает? На улице уже мороз, покойник белехоньким был, а тут порозовел, как кровь снова в жилах потекла!

– Ужас, ну тебя! Хоть утром, а не ночью такие истории слышу, а то бы и спать в доме не захотелось!

– Ну, все! Будет!

– А вообще, раз у Сашеньки такие сложности-то были, надо было бы священника вызвать!

– Ну? Вздумала еще?

– Да где ж его взять?

– Да и ни к чему это! Ни к чему! И так шуму да слухов полно было, а вы тут еще! Совсем всех всполошите!

– Да при жизни ее еще к бабке одной ездили, в деревню.

– И что?

– А та сразу так и сказала: «Заберут ее!» Вот, видать, и забрали.

– Да ты что?

– Точно! Так и было. Мы еще всполошились, думаем, а почему же она не взялась? А она еще страшная такая, мерзкая старуха, аж дрожь пробивает.

– Ну вот, опять, что за россказни про бабок да ведьм?

– А ты слушай, слушай! Неспроста такое люди рассказывают, значит, что-то и вправду было.

– Она как с леса-то вернулась, ей все что-то чудилось. А иной раз сама не своя становилась. То скажет что-то не то, то делает вещи странные.

– Какие вещи?

– Да один раз просыпаемся, а она по коридору бегает в ночнушке. Голова запрокинута так страшно, как не в себе, ничего не слышит и бегает.

– Да лунатила она, лунатизмом это зовут!

– Может, и лунатила, а вот один раз, после этого, голая на крышу дома забралась!

– На крышу?

– Да, на самый конек, еле спустить смогли, стоит на крыше, а как забралась – черт ее знает, и спуститься ведь не может!

– А что она сама говорила? Зачем полезла?

– Да не помнила ничего, все говорит, они ей покоя не дают.

– Кто – они?

– Да кто знает, кто ей все там чудился, то какие-то мужики в фуфайках, черти что!

– Ужас! Ужас, с ума сойти можно!

– Да это еще что, а как иной раз ночью спать ляжем, как начнет что-то происходить: то кто-то бродит, то кто-то кряхтит. Один раз так со страху всполошились, свет повключали, а в доме подпол открыт, и половики все стянуты, мы уж думали, воры, соседей позвали, все проверили, а нет никого!

– С ума сойти, да как вы жили-то тут! С ума сойти, я бы точно от страху бы померла.

Чуть позже меня окончательно разбудили. Скоро должна была вернуться Таня, бабушку должны были помыть в бане, согласно традиции, а потом должно было состояться прощание, после которого, от дома бабушку должны были проводить в последний путь со всеми близкими. Юрка пришел чуть позже, я так и не понял, где он ночевал. Скорее всего, пил у кого-то всю ночь. Сейчас от него опять несло алкоголем, но он был, как и всегда весел, и как-то задорно смотрел по сторонам, все порываясь кому-нибудь в чем-нибудь помочь.

Позже вернулась тетя Таня. Она хмуро раздевалась у порога и сначала не отвечала ни на какие вопросы, а потом как-то неожиданно начала рассказывать:

– Да сходили, сходили. Еще Нинка тоже… Пристала…

– А что?

– Да спорить начала, где хоронить, я говорю – к бабушке ее с дедушкой положить надо, а она: «Нет,